Небо на руках. Трилогия. Владимир Халафов
Не то прошептала, не то прохрипела мама.
Голос её был очень тихим, но от неожиданности Валерка всё равно вздрогнул. Он молча лег на край кровати рядом с Нюркой и опять поджал колени, казалось, что в таком положении живот меньше болит от голода.
У Валерки был любимый день в году, который он всегда ждал почти как Новый год, это его день рождения, 22 июня! Но случилось страшное, долгожданный день рождения, яркий солнечный день, в прошлом году расколол жизнь на две половинки. На до и после.
На ту, беззаботную детскую, и эту, блокадную голодную, не по годам взрослую, наполненную смертью и горем. Когда началась война, все думали, что уже ничего не может быть страшнее…но пришёл сентябрь, и началась блокада. Порой казалось, что та, довоенная жизнь, ему приснилась, а иногда хотелось, чтобы всё, что происходит вокруг сейчас, было просто кошмарным сном. На улице- жуткие морозы, дома теплее, но только потому, что нет сугробов и ветра. Всё равно щёки и нос мёрзли, и приходилось прятаться под одеяла с головой. Мама и бабушка каждый день по очереди топили печь, чтобы согреть комнату и вскипятить воды, но после известия, что отец погиб, мама тяжело заболела, а бабушка перестала вставать, и квартира стала похожа на тёмный холодный подвал. Валерка не раз слышал в очереди от взрослых, что в городе хозяйничает смерть, но сейчас ему стало казаться что она ходит прямо по квартире, и оттого становилось ещё холоднее и страшнее.
Если утро начиналось с шума за окном или раскатов стрельбы, было легче. Страшнее, когда Валерка просыпался в полной тишине. Мама уже две недели не вставала, а бабушка почти совсем перестала разговаривать, и каждое утро Валерка напряжённо ждал, кто первым подаст голос, и, услышав, мамин «Сынок, как ты? Как Нюрочка?» или бабушкин «Господи, спаси-сохрани», или верещание Нюрки, он выдыхал – все живы… Сейчас Валерка лежал и ждал, когда подаст голос бабушка из другой комнатки, где у неё был, как она любила говорить, свой уголок. В маленькой комнатушке у бабушки стояла кровать, рядом с кроватью табурет, столик на нём небольшое зеркальце и икона в углу. До войны, уходя спать, бабушка говорила: «Всем спокойной ночи, я пошла в своё купе».
Холод, голод и страх до неузнаваемости изменили любимую квартиру, где всегда было тепло, уютно и весело. Теперь даже стены казались чужими и злобными, а постоянная темнота прятала по углам какую-то угрозу. Часто Валерке хотелось не просто плакать, а рыдать и выть волком оттого, что фашисты убили папу. Сразу постарела и стала беспомощной мама, а бабушка, узнав о гибели папы, её единственного сына, тихо сказала: «Ну вот, теперь и мне можно помирать…». Когда на отца пришла похоронка, Валерка так плакал, что перепугал Нюрку, и потом они вместе с мамой и бабушкой её с трудом успокоили. С тех пор Валерка боится при Нюрке не только плакать, а даже слёзы показывать. Позавчера вечером мама почему-то попросила Валерку, чтобы он забрал от неё Нюрку и положил спать с собой, и ему стало ещё страшнее, ему вдруг показалось, что между его кроватью и маминой вырос забор изо льда, хотя кровати стояли в одной комнате. Днём Нюрка всё равно переползала на кровать к маме, но на ночь мама просила