Лиловая кружка. Газетно-сетевой сериал. Александр Жабский
СВЧ всегда относились с большим подозрением и все прекрасно обходились без неё. Но тут же впереди два дня – одной холодной сухомяткой пробавляться ведь негоже, тем более, что блинчики – всё же полуфабрикат, и есть его полусырым мне как-то не хотелось, не хе же всё же, как-никак. А никаких электроплит, тем паче – газовых горелок в «Строителе» не предусмотрено.
К тому же, ещё мой режим. Уже многие годы я завтракаю в полдень, обедаю часов в 5—6, а ужинаю ближе к одиннадцати ночи. Но это работая дома, когда сам своему времени командир, а тут ведь иной коленкор. На всякий случай, давясь и запивая чаем, сжевал около 9 утра бутерброд а-ля моя покойная тётя Нина. Младшая сестра моей мамы, перешагнувшая впоследствии, кстати сказать, подобно своим сёстрам, за исключением старшей, тёти Лёли, 90-летний порог (а мамочка моя прожила даже полные 95), завтракала именно так – я наблюдал эту «оперу Кармен», когда приезжал к ней из Ташкента в гости. Едва разлепив глаза поутру, она первым делом насыпала в кофейную мельницу самолично обжаренные зёрна и, делая что-то другое необходимое, бродила по дому в салопе и беспрестанно вертела блестящую ручку, доводя постепенно помол до ей нужной кондиции.
– А почему ты не пьёшь растворимый? – спросил я однажды в середине 60-х, когда растворимый кофе считался в советском обществе таким же признаком респектабельности, как в 70-х – кримплен (произносимый повсюду однако «кремплин»). Тётка была от бога бухгалтером (при том, что все её три сестры прожили жизнь учителями) – служила, не имея высшего образования (!), главбухом «Ленмостотреста» и могла себе эту не столько роскошь, сколько дефицит позволить.
– Что б я?! Пила этот капрон?! – в своей характерной манере, с приписком, фальцетнула тётя Нина, остановившись на полпути и вперив в меня свой обворожительный насмешливый взгляд. Посмотрела так с треть минуты – и пошла себе дальше, вертя по-прежнему ручку кофейной «шарманки». Я был ошарашен. Рушились все мои представления о прекрасном и недосягаемом. Точно так же, как их остатки рухнули десятилетие спустя, когда всё так же обворожительная тётя Нина высказалась по поводу неимоверно модного «кремплина»:
– Что б я? Надела платье из того, из чего в Европе шьют чехлы на диваны?!
Кто помнит популярность и дефицит этой ткани, которую, доставая любыми правдами и неправдами, носила вся страна, причём – «на выход», поймёт степень моего потрясения.
Когда тётка завершала утренний туалет, а закипевший на газовой плите кофе доходил точно до кромки джезвы, едва заметно над нею вспучиваясь, она снимала его с огня, наливала в расписную чашку и неспешно строила фирменный бутерброд. Никаких нашинкованных на заводе буханок тогда ещё не продавалось, поэтому она сама отрезала тонкий ломтик душистого ленинградского, ни с чем не сравнимого по вкусу и аромату хлеба и клала на него равной толщины пластик остуженного сливочного масла. Чашка кофе и такой