В заячьей норе. Екатерина Сереброва
ей и младшей Вероникой – на кухне, пока Леонид Петрович принимал ванну. В их двушке с высокими потолками, но небольшими квадратными метрами, единственная возможность для тайного обсуждения – вот так, немного позорно, приглушая голоса и боясь разоблачения, под шум льющейся за стенкой воды, собраться на кухне. Вопрос, не против ли девочки, если папа уйдет, прозвучал уверенно и вроде даже ожидаемо для них всех. Но доля страха в глазах мамы проскальзывает, она боится, что дочки не поймут. Хотя, вероятно, лишь опасается неуместных вопросов «почему». Но никто не возражает. Все одновременно выдыхают. Ворчание, острая нелюбовь к гостям, холодность отношений с мамой – видимо, главные причины разлада двадцатилетнего брака.
Но тринадцатилетней Вероники об истинных причинах ничего и неизвестно. Ей просто надоело какое-то моральное давление отца, все его недовольство, постоянные бормотания и хмурый вид. Согласившись с решением мамы, Ника спокойно отправляется в спальню – общую с родителями (гостиная негласно принадлежала Гале, как и обновки в одежде), чтобы попялить глаза в зомбоящик, немножко собраться с мыслями.
Вообще-то, папа такой угрюмый и невыносимый не так и давно.
Вероника плохо помнит детали детства. У нее как-то не лады с воспоминаниями, хотя она легко, с фантастической точностью способна воспроизвести у себя в мыслях музыку, фильм, конспект, страницу учебника – все зрительное и хоть чем-то цепляющее, далеко не все подряд. Ника даже помнит песни и мелодии 80-х, хотя была совсем крохой. Но вот собственные события жизни кажутся бессвязными обрывками. Поднапрячься, конечно, можно, но подобный эффект сильно удивлял ее.
Однако веселого, катающего их с сестрой на своей спине, корчащего рожицы, несущего забавную нелепицу папу Вероника отчетливо помнит. Ее дошкольные и часть начальной школы годы были воистину счастливыми. Вот где действительно идеал, стремление каждого к подобной семье, какой были Серебрянкины. Они с Галей даже проводили больше времени с отцом, нежели с мамой. Это он вывозил их в лес, в какую-нибудь безлюдную глушь, с потертым покрывалом, которое мама не успела выбросить прежде, безвкусными консервами и подгорелыми шашлыками, но им так весело было втроем…
В какой момент пошла трещина, и треугольник резко и навсегда образовался вокруг мамы, а не папы – Нике неясно. Ее главный страх – муравьи, когда она, сопливая пятилетка, ногами залезла в кишащий муравейник, любопытствуя, как и всегда… и как дико потом Вероничка орала от укусов и ужаса, мигом охватившего ею. Вот, что девочка помнит явственно. Но о переменах в папе не знает ровным счетом ничего.
Она отмечает, что ссор между ним и мамой тоже, собственно, никогда не случалось. Бывало, папа сидит как истукан – молчаливый и безучастный, – мама ему раз скажет, два, а потом – хрязь, по башке! И он тут же активен, говорлив (сварлив), все полочки криво, неустойчиво, но прибиваются, лампочки вкручиваются, мусор вынесен. Его стоило подталкивать, иначе семья попросту нищенствовала и увядала в грязи, рухляди и полном равнодушии ко всему. С легкой подачи Анны Викторовны, которая сама ни минуту не сидела на месте, Леонид Петрович слыл относительно нормальным семьянином. Хозяйство у него спорилось плохо, но все же было. Работа, стабильные средства, один, но верный друг, баня по выходным, дача – летом, несложные обязанности по дому.
Когда вдруг у мамы закончилось терпение, а папа перестал довольствоваться таким помыканием и напрочь захотел свободы, в том числе и в плане новых отношений с дамами, Вероника не имеет ни малейшего представления. Ей не жаль папу. Она считает это верным решением, поскольку теперь можно приводить домой подружек из школы.
Довольствуясь такой мыслью, Ника, все еще пребывая в себе, не слышит тихой ругани родителей, она переходит в ванную. Смотрит на свое отражение: довольно мелкие для округлой формы лица зеленые глаза, курносый нос, покрытый веснушками, самые обычные губы – не пухлые и не тонкие. Когда-то русые, но теперь темные, почти черные волосы до плеч. В детстве они были кудрявыми, сейчас лишь слегка вьющиеся. Волосы – единственное, что ей в себе нравится. Еще тонкие длинные пальцы, отлично пригодившиеся ей для занятий на фортепиано, которые больше не вдохновляют – к счастью, из муз. школы Ника уже выпустилась с «четверками» и одной скупой «пятеркой». Нынче хоть можно отрастить ногти, которые были, на удивление, крепкими. Располневшие ноги, увесистые щеки, маленькие глаза, веснушки – Веронику все это бесит. Еще полгода назад на фото она была стройной, без свисающего жира, милой девочкой. Вдруг располнев (хотя и без лишних килограммов при своем росте в сто семьдесят), Ника отказалась от платьев и юбок, возненавидела глядеться в зеркало.
Так и сейчас она резко отворачивается, включая в ванне воду. Готовится к вечернему принятию ванны, чтобы расслабленной пойти спать.
Но вместо желанного расслабления, погружаясь, наконец, в теплую воду без каких-либо ароматных примесей – она почти не различает запахов, – до девочки доходит: собственно, особых друзей, которых теперь можно будет толпами приводить, у нее и нет. Вероника давно осознала, но каждый раз неистово отгоняет навязчивую, противную мыслишку, что она безумно похожа