Сад сходящихся троп, или Спутники Иерофании. Вторая связка философических очерков, эссе и новелл. В. А. Ткаченко-Гильдебрандт
дерево. Это дуалистический подход, юродство «по-западному», ради искупления предполагающий пройти через горнило блуда, уничтожения и даже самоуничтожения, аутодафе интеллектуала: в этом смысле братом писателя Александра является зараженный сифилисом композитор Адриан Леверкюн, главный герой романа Томаса Манна «Доктор Фаустус». Здесь уже стирается грань между добром и злом, а мир представляет собой смешение демонических духов, использующих человеческие тела. Тарковский совершенно верно передал феномен и ноумен западного жертвоприношения: оставаясь русским и православным, он вскрыл тщету экзальтированной духовности западных христиан, начиная с пантеизма Мейстера Экхарта до квази-сексуальности мистики Терезы Авильской (впрочем, я отнюдь не считаю, как некоторые наши ревнители, всю католическую мистику таковой). И здесь в отношении наших героев, Андрея Никитина и Владимира Прусакова, наиболее уместна мастерски обыгранная притча о сухом дереве: Андрей Никитин долгие годы занимался сухими ветвями, производя археологические раскопки и определяя корни европейской и центрально-азиатской цивилизаций; Владимир Прусаков насадил на Святой Горе Афон сад живых фруктовых деревьев (500 саженцев соответствует практически полутора годам срока поливки засохшего дерева монахом), – и оба они как раз и сливаются в образе египетского пустынника святого Иоанна Колова (умер около 430 года), стараниями которого, можно сказать, расцвело «Древо Жизни». Между тем Владимир Прусаков преставился 23 мая в день памяти блаженной Таисии Египетской, послушницы святого преподобного Иоанна Колова.
И подобно тому, как огненная жертва великого магистра Ордена Храма Якова де Моле в 1314 году способствовала возрождению тамплиеров в грядущем под видом сообществ Компаньонажа и Массении Святого Грааля, вплоть до возрождения ордена при герцоге Филиппе Орлеанском в конце XVII-го столетия; точно так же и мирная тихая жертва Андрея Никитина и Владимира Прусакова в дальнейшем послужит делу развития и сохранения отечественной цивилизации и культуры, учитывая масштаб личностей обоих, невзирая на то, что они, как говорилось выше, и недооцененные в нашей стране. Но их смерть, как не парадоксально, явилась, поистине, восстановлением их связи с жизнью, сущим – по слову Андрея Тарковского.
Вот, пожалуй, все то, о чем я размышлял, вспоминая знаменитую розетку Амьенского собора, несущую аллюзию на заполнение пространства гениального русского математика Николая Лобачевского правильными прямоугольными додекаэдрами, в центре которых образуются три разновеликих пентаграммы. Собственно, это и есть символическое отображение пространства времени, лепестки, складки, лабиринты которого высветили для нас пересечение судеб двух замечательных соотечественников – Андрея Никитина и Владимира Прусакова. Разумеется, мы свидимся все там, однажды преодолев эту розетку, отделяющую мир становления от сущего; встретимся по ту сторону Розы Мира:
«И увидел я новое небо и новую землю,