Игры в просветление. Алена Бабанская
в сердца кипяток.
Жизнь прошла до середины.
Нет возврата никуда.
Потому что за грудиной
Оголились провода.
Перемкнуло, и искрится,
И сверкает до сих пор.
С красной розою в петлице
Я хожу, смотрю на лица,
Слушаю небесный хор.
Между белым и чёрным
«Кому за это попенять…»
Кому за это попенять,
Что мысли думают меня?
Что жизнь живёт, играя мною,
Покуда я смеюсь и ною,
Смотрю на солнечные пятна,
На вальдшнепов, зелёных дятлов,
На эту белую пургу,
И оторваться не могу.
«Что ни ход, то потеря ферзя…»
Что ни ход, то потеря ферзя,
И повсюду такое,
Что предвидеть исхода нельзя
И промолвить благое.
И потеря себя, что ни год,
Ты уже ни при чём, но
Кто-то снова делает ход
Между белым и чёрным.
«Снежинок белый кипиш…»
Снежинок белый кипиш,
Изменчивый февраль.
Как будто спишь и видишь,
Проснёшься ли? Едва ль.
Всё канет белой сказкой:
И молодость, и стать.
Тебя теплом и лаской —
Ничем не отшептать.
Во тьме равниной спящей
Лежишь без ног, без рук.
Сонорный и шипящий
В тебе блуждает звук.
«Лицом, опрокинутым в снег, или к снегу…»
Лицом, опрокинутым в снег, или к снегу,
точнее,
Что могут прочесть этих белых страниц
книгочеи?
Все эти синицы, все эти дрозды,
свиристели?
Кто может ручаться, что каждый полёт
не смертелен,
И путь от рождения в райские кущи —
не вызов?
Откуда же белые пёрышки падают
книзу?
«Внезапно взглянешь и увидишь…»
Внезапно взглянешь и увидишь,
Что не было досель:
Снежинок бесконечный кипиш
и воды как кисель.
А после – как стекло. И гуси,
Вразвалку и скользя,
Идут, а я остерегуся,
А мне туда нельзя.
Я тоже, лапчатый и в перьях,
Иду, скольжу на двух.
Разув глаза и в небо вперив,
И – ух!
«Куда-нибудь, да ехать…»
Куда-нибудь, да ехать,
Нести свою пургу.
Дубы – наружу мехом,
Все веточки в снегу, —
Стоят, в пространство вперив,
И лапы, и носы.
Как будто это звери
Невиданной красы.
На утренних, на скорых,
Покуда жар в груди,
Покуда снег, как порох,
Взлетает на пути.
«Приложишь текст к больным местам…»