Звезды сделаны из нас. Ида Мартин
и Алина виновато переглядываются и бросаются устранять беспорядок – отбирают у орущего Бореньки растерзанную куклу Киру, кое-как усаживают ее обратно на полку и пытаются привести в божеский вид.
– Выйдите. Все! – прошу я как можно мягче, но получается все равно грозно.
Я содержу свой восьмиметровый мирок в идеальном порядке и вторжений в него не переношу.
Убеждена: все наши беды от бардака. Стоит хоть раз пропустить уборку, и он полезет из всех углов и щелей, накроет с головой и окончательно поглотит, лишив способности ясно мыслить.
Изо дня в день методично сметаю несуществующую пыль, полирую поверхности, протираю зеркало. Только этот ритуал помогает выжить в тесной квартире, заполненной разноцветными шмотками, китайскими сувенирами, бижутерией, детскими игрушками, запахами сладкого фруктового парфюма, подгоревшего молока, выкуренных тайком сигарет, воплями Бореньки и нескончаемой болтовней моих дражайших родственниц.
Мама и Алина похожи как две капли воды, наступают на одни и те же грабли и понимают друг друга без слов: в девятнадцать мама родила Алину, в том же возрасте у Алины появился Борис, обе принципиально не привязывали к себе отцов своих детей и, в отличие от меня, нисколько не переживают из-за слухов, курсирующих по городу.
А вот я была бы совсем не против знакомства с папашей: есть подозрение, что инопланетная странная внешность и тараканы, населяющие мою голову, достались мне по наследству именно от него.
Чертыхаясь, оцениваю повреждения Киры – платье придется шить заново. Займусь этим сразу после школы. Если останусь жива.
Я глубоко вдыхаю и не могу надышаться, смотрю на часы, потом на свое подозрительно бледное отражение в зеркале, вешаю на плечо рюкзак и, плотно прикрыв дверь – границу зоны комфорта, – ковыляю в прихожую.
В успех маминой затеи верится слабо: я с пятого класса слыву отбитым фриком и за одиннадцать лет так и не стала в школе мало-мальски уважаемой личностью. С легкой руки Орловой моя жизнь превратилась в ад, а я – в его исчадие. Она постоянно вопила, что я уродина, приклеивала мне на спину прокладки, обзывалась и подставляла подножки, а я подбрасывала в ее сумку дохлых пауков, демонстративно поправляла неправильные ответы, давала сдачи в драках.
Но на ее стороне был численный перевес: никто из тупого стада, именуемого классом, не пожелал перейти на мою сторону.
И вряд ли бантики с оборочками заставят одноклассников отринуть неприязнь, раскрыть радушные объятия и принять меня как свою.
Плевать: маскарад затеян не для них. И даже не для успокоения мамы, неоднократно посещавшей директора по причине моего внешнего вида и стычек с некоторыми вконец оборзевшими личностями.
Да, счастливой школьную пору не назовешь. Радует только, что наступил последний год моего одиночества и бессильной злобы.
Грохот развеселой музыки разносится над близлежащими дворами – торжественная линейка вот-вот начнется. С трудом переставляю ноги в тяжеленных ботинках: