Солнце на моих ногах. Дельфина Бертолон
работает в «Скорой помощи» – в ночную смену.
У нее нет призвания спасать людей: она любит видеть их мертвыми. Любит, когда машина опаздывает на вызов. Иногда, по ее рассказам Маленькой, отсасывает бензин в канистру из бензобака через шланг. Портит оборудование, прокалывает колеса, выключает аппараты. Путает дозы лекарства, забывает баллон с кислородом. Но не слишком часто: она держится за свою работу. Слыша такие откровения, Маленькая зажимает уши руками. Мысленно отгораживается, строит высокий забор, доска за доской, подгоняет их друг к другу, прибивает, красит, пока ее голова не становится похожей на пляжную кабинку.
Она завязывает пластиковый мешок и выносит мусор.
Стерилизует помойное ведро жавелевой водой.
Какой-то журналист постучался в дверь. Как и всякий раз, она удивляется, что спустя столько лет о них все еще помнят. Как и всякий раз, понадобилось время, чтобы от него избавиться. Потом, как и всякий раз, она достала старую газетную вырезку. На черно-белой фотографии их дом на Рвах выглядит мрачным: ряд одинаковых квадратных окон; напоминает полароидный снимок, сделанный по ошибке ночью. В прежние времена он был залит солнцем: на каждом окне жардиньерки с геранью, воздушные занавески всех цветов радуги, а еще пальмы во дворе.
На самом деле Маленькая не помнит, как дом выглядел снаружи. Она воссоздает его на основе снимка, придумывает, преображает, и в ее вибрирующем воображении он становится реальностью.
Снаружи небо висит синими складками, словно юбка школьницы. Спускается ночь. Она закуривает сигарету, еще одну – тридцатую, сороковую? Но завитки дыма оживают в вечернем свете, арабески-убийцы проскальзывают в окно, никотин колышется волнами под неровным небом горенки служанки. Тогда она затягивается. Вдыхает. Задерживает дыхание. Выдыхает. Любуется результатом в пирамиде света под абажуром.
Сегодня день ее рождения. Ей исполнилось двадцать два.
22
Словно пара лебедей, забытых на озере.
За синей униформой медленно тикают часы, вокруг цифры семь. В этот раз Маленькая так хорошо выспалась…
Большая пьет свой кофе. Суперчерный, разумеется.
– Ты еще больше похудела, да? Не знаю, понимаешь ли ты, но если так и дальше пойдет, станешь совсем прозрачной. Смахиваешь на ту анорексичку, что перерезала себе вены в ванне. Те же волосы, те же глаза… Впечатляет. В общем, эту мы спасли.
Маленькая лепечет:
– Тем лучше.
Большая отхлебывает глоток, усмехается.
– Ладно, который час? На самом деле тяга к самоубийству неизлечима, если понимаешь, что я хочу сказать.
Ее лицо портят широкие пурпурно-фиолетовые круги под глазами, но розовые щеки выпирают, как резиновые мячики.
– Пожевать ничего не найдется?
Маленькая намазывает ей сухари вместо тартинок, потом смотрит, как она ими хрустит. Ей кажется, что в глотку Большой набилось целое полчище грызущих и гложущих тараканов.
– Ну как вообще, сестренка? Что новенького?
– Ничего.