Это я тебя убила. Екатерина Звонцова
решилась. Так что мы сделали иначе: Лин играл с папой, а я болела то за одного, то за другого. Играли мы с братом, а папа болел. И наконец он сразился со мной. Победитель определялся по скорости и эффективности ходов.
Где-то в середине последнего поединка я и сделала то, что мы с Эвером задумали: спросила папу, что он думает о придворных волшебниках. Помрачнев, он тут же начал сыпать вопросами, зачем я такое спрашиваю, – и я с деланой неохотой призналась: «Хочу быть придворной волшебницей Лина, вот». В ту минуту я посмотрела брату, сидящему сбоку, в глаза. Он молчал и рассеянно улыбался. Он вообще был задумчивым, оба своих сражения проиграл.
– Это правда? – Отец тоже обратился к нему.
К моей радости, Лин кивнул. Не было никакого «когда-нибудь».
– Я… – Папа сосредоточенно уставился на доску. Наконец конник – фигура, ходящая углом, – двинулась в атаку на моего императора. – Я подумаю над этим, это… занятно. Но если так, я многое делаю неправильно насчет вашего воспитания.
– Что? – сонно спросил Лин, хлопнув черными как уголь ресницами. Было ощущение, будто он вообще, пока папа бубнил, отвлекся, задремал. Это сердило: разве ему не важно, что мы на это вышли? Почему он не помогает мне?
Папа почти повторил слова Эвера:
– Если вы правда собираетесь в будущем что-то решать вместе, вам нужно побольше видеться. А все так поменялось без Валато… – Взгляд его потускнел. Я взяла своего легата и пустила в лобовую атаку на его копьеносца. – Ого, дочура… хороший ход.
– Я бы и рада больше видеться! – призналась я. Копьеносец завалился на бок.
– Я тоже, – встрепенулся Лин, но меня не оставляло ощущение, что он опять нас не слушал, опять проваливался в сон.
– Я… – повторил папа, подцепляя поверженную фигуру пальцами и убирая с доски. Он, в отличие от Лина, не спал, просто очень глубоко думал. – Понимаешь, Орфо, э-э, есть препятствия, которые меня беспокоят и с которыми надо бы что-то сделать.
Я сглотнула, снова покосилась на Лина в поисках поддержки. Тот, откинувшись в кресле, сидел с сомкнутыми веками и барабанил пальцами по подлокотникам. На тонком усталом лице его не читалось ни тени энтузиазма. Под глазами лежали глубокие тени. Таким изможденным я помнила его только в год войны – когда он раз за разом мог лишь гадать, заберет ли его с собой мама.
– Препятствие к… тому, чтобы я стала придворной волшебницей? – с запинкой пробормотала я, но папа сразу помотал головой.
– Нет, нет. – Голос зазвучал почти заискивающе, и продолжил он быстро, точно желая скорее проскочить самое неприятное: – К тому, чтобы вы снова общались… сейчас.
Я уставилась на него во все глаза, но Лин так и не реагировал. «Когда-нибудь, – издевательски пронеслось в моем мозгу. – Когда-нибудь». Неужели ему совсем все равно? Захотелось лягнуть его, да посильнее. Или шлепнуть по щеке.
– И какое же? – спросила я как можно ровнее, проследила за тем, как чужой легат вплотную приблизился к моему императору, и отвела его. В ход пошла императрица. Легат пал.
– Твоя сила,