Остров. Обезьяна и сущность. Гений и богиня. Олдос Леонард Хаксли
подчеркнуть свою уникальность, добавил: – Единственным ребенком вообще.
– Так что никаких сомнений быть не может, – сказал Уилл. – Бог ты мой! Тогда мне следует называть вас «ваше величество»! Или по крайней мере использовать обращение «сэр».
Он говорил почти сквозь смех, но надо было видеть, с какой серьезностью и внезапно обретенным королевским достоинством отозвался на его слова Муруган.
– Вам нужно будет использовать подобные обращения, начиная с конца следующей недели, – заявил он. – После моего дня рождения. Мне исполнится восемнадцать. Это возраст, когда Раджа Палы вступает в свои полномочия. А до тех пор я всего лишь Муруган Майлендра. Обычный студент, изучающий все понемногу, включая процесс ухода за растениями. – Он презрительно осклабился. – Видимо, для того, чтобы, когда придет время, я знал, что мне делать.
– А что вы собираетесь делать, когда придет время? – Уилл находил предельно комичным контраст между этим миловидным Антиноем и столь важным положением, которое ему предстояло занять. – Какие действия вы предпримете? – продолжал он в том же шутливом тоне. – Всем врагам головы долой? L’Etat с’est Moi[15].
Серьезный тон и королевское достоинство не допускали глумления, и последовал упрек:
– Не надо этих ваших глупостей!
Уилл, которого разбирало любопытство, оказался готов немедленно извиниться:
– Прошу прощения, но мне лишь хотелось узнать, насколько абсолютной вы собираетесь сделать свою власть?
– Пала – конституционная монархия, – с суровым видом ответил Муруган.
– Другими словами, вы станете лишь номинальным главой государства. Как английская королева, которая царствует, но не управляет страной.
– Нет, нет! – почти завизжал Муруган, забыв о достоинстве будущего монарха. – Совсем не так, как в Англии. Раджа Палы не просто занимает трон, он реально правит.
Слишком взволнованный, чтобы усидеть на месте, Муруган вскочил на ноги и принялся расхаживать по комнате.
– Да, он правит в рамках конституции, но, Богом клянусь, он руководит государством!
Муруган подошел к окну и посмотрел наружу. А когда повернулся к Уиллу снова после непродолжительного молчания, его лицо словно отлили в новую форму. Оно приобрело выражение хорошо знакомой психологической ущербности, что выглядело отчасти символичным.
– Я им всем покажу, кто здесь настоящий босс! – Причем и сама фраза, и тон, которым он ее произнес, были явно позаимствованы у героя какого-то тупого американского гангстерского боевика. – Эти люди думают, что мной можно манипулировать, – продолжал он цитировать до невозможности заезженный сценарий, – как дурили моего папашу. Но здесь они глубоко заблуждаются! – И он зловеще осклабился, мотая своей неуместно красивой сейчас головой. – Очень глубоко заблуждаются, – повторил он.
Слова он цедил сквозь стиснутые зубы, почти не двигая губами и выставив нижнюю челюсть вперед, как у нарисованных преступников из комиксов; глаза горели холодным огнем в щелках прищуренных век. Выглядел он одновременно и абсурдно, и пугающе.
«Государство – это я» (