Истории из Кенигсберга. Кенигсберг, которого больше нет, но в нем живут люди. Александр Большаков
из Самары, сказал Егор. – Она немая, и немного не в себе, попала в бомбежку при эвакуации, так и не разговаривает.
– Это же отлично, – засмеялся Шинель, – о чем нам с ней разговаривать? Можем пообщаться без разговоров.
Егор и Ева пошли мимо пацанов, Марта постаралась пройти между группой ребят и Евой, это было правильно, так её учили. Они подошли к большому зданию песочного цвета с колоннами. С одной стороны, у него был парадный вход с двумя большими деревянными дверями, а сбоку была металлическая лестница с маленького балкончика до земли, видимо пожарный выход.
– Смотри, сказал Егор, – такое здание красивое, наверное, тут был кинотеатр? Синема? Фильмы показывали? Ева услышала известное ей слово Film, стала улыбаться и рассказывать Егору, как они с классом ходили в кино, что тут недалеко школа и многие ребята из класса, жили в этих домах вокруг двора, и вообще, какая жизнь тут была до войны. Егор слушал, не понимая почти ни слова, любуясь красивой девочкой, и представляя, что она рассказывает ему, как они пойдут вместе в кино, что там будут показывать «Весёлых ребят» и «Цирк», а он будет ей переводить то, что она сама не поняла, а для этого ему надо будет наклониться прямо к её уху, и завиток волос на её шее будет щекотать ему нос. А после кино они пойдут домой, не в подвал, а к нему домой, будут пить чай с сушками и болтать обо всем на свете.
Впереди был чей-то сад с фруктами, хозяева явно были не в нём, они или погибли, или сбежали, или прятались, как Ева, в подвале. Яблок и груш было в избытке, хотя их и изрядно пощипали стаи мальчишек.
– Пойдем? – спросил Егор. – Nein, – помотала головой Ева, в её жизни это было неправильно, это чужое, это брать нельзя. Для тех людей, которые жили сейчас вокруг, это было, видимо, непонятно, они квартиры забирали, не то, что яблоки. Она вдруг вспомнила, как ругалась фрау Эльза, их учитель в школе, когда приятель Евы Ханс взял у неё карандаш без спроса. Это было табу, категорически запрещено, streng verboten.
– Ладно, сказал Егор, – черт с ними, с яблоками, пойдем. Они пошли дальше по двору к большим качелям, которые чудом уцелели в войну, и сейчас на них никто не качался. Ева отвела Марту к большому тополю и привязала, чтобы она не лезла под качели и не мешала, Марта послушно легла, опустила голову на лапы и задремала. Егор помог Еве сесть на качели, сел рядом, стал раскачивать качели и спросил: – Нравится? Она не поняла вопроса, но инстинктивно кивнула и стала говорить, как они с папой давно качались на этих качелях, до войны, когда вокруг просто гуляли люди, пахло фруктами и миром, резвились дети, играли собаки, взрослые чинно сидели на скамейках, занимаясь кто чем, в общем для неё этот двор был всем тем миром, который видят дети, пока не вырастут и не уйдут из своего двора в другой. Егор слушал звуки её голоса и ему казалось, что они так будут сидеть вечно, она будет говорить, а он слушать эту музыку немецкой непонятной речи, это ли не счастье для влюблённого шестнадцатилетнего мальчика?
Марта