Попаданка. Иллюзия красоты. Аля Даль
щих яблонь, и прохожие нередко останавливались, чтобы насладиться красотой природы, но не я.
Засунув руки в карманы, я уткнулась взором в тротуар впереди, не замечая даже того, как вдали, за рядом старинных пятиэтажек, небо разливалось оранжевым, ближе к горизонту переходя в фиолетовый.
Ничего в жизни не имело значения. Уйдя в себя, я, тем не менее, шла медленно и ощущала, что не хочу возвращаться домой, хотя изрядно устала за день на работе.
Квартира – хотя и съемная – была маленькой, но просторной, а еще уютной, но совершенно пустой. И если некоторое время назад тишина и спокойствие не родного гнездышка привлекали меня, то после длительных отношений, которые закончились совсем недавно, я чувствовала себя не в своей тарелке, заходя в пустую квартиру и ложась в холодную постель.
Он изменил мне. Я не хотела даже вспоминать его имя, вернее, усердно старалась забыть, но мысли о прошлом настырно лезли в голову, стоило остаться наедине.
Я всегда считала себя некрасивой. По крайней мере, так говорила мать. “Ошибка природы” – самое частое, что слышала я. И самое смешное, что только от матери. Никто вокруг не замечал моего большого носа, некрасивого цвета карих глаз или слишком тонких губ, кроме нее. И я никогда не понимала ее поведения, ведь с отцом они жили в любви и согласии и, казалось бы, то, что дочь получилась его копией, должно было наоборот радовать. Но нет. “Ошибка природы”, “носатая”, “урод”, ну, и как вишенка на торте: “как хорошо, что она такая страшненькая, можно спокойно по вечерам отпускать гулять, такую никто изнасиловать точно не захочет”.
Даже сейчас, будучи двадцатидвухлетней девушкой, я понимала, что мать неправа в корне – даже бывший говорил, что я – самая обычная, в общем, даже симпатичная. Но измена перечеркнула и эти уверения. Конечно же, он изменил потому, что подруга – не ошибка природы, а нормальный человек. Несмотря на доводы разума, червь сомнения грыз постоянно, утверждая, что мать не могла ошибаться. А потому я приняла разрыв даже слишком холодно, до сих пор не дала выход эмоциям, будто бы это единственный возможный сценарий, которым могли закончиться отношения. Какие “жить долго и счастливо”? Какая свадьба? Такой, как я, впору жить в пустой квартире и засыпать в холодной постели.
На мгновение зажмурившись от подкатывающих к глазам слез, я умело отогнала неприятные мысли и оглянулась.
До дома совсем недалеко, и вроде бы надо покушать хотя бы сейчас, раз на нервах хожу голодная с самого утра… или забить холодильник, в котором настолько пусто, что нет даже пресловутой повесившейся мыши.
Сегодня Катя, моя коллега, сказала, что я слишком бледна и поинтересовалась о питании, хотя мы даже не были подругами. Впрочем, пока я прилежно выполняла обязанности рядового бухгалтера, ко мне всерьез никто не приставал с расспросами.
Но раз поинтересовалась, значит, пора было что-то делать, чтобы случайно не упасть в обморок по дороге на работу или домой. Голода я совсем не чувствовала. Так всегда бывало, когда долгое время находилась в состоянии стресса. В душе оставался лишь огромный камень, который обрастал скорлупой с каждой новой жизненной неурядицей, из-за которого ко взрослому возрасту не осталось никого рядом. Жить с подобной ношей с каждым днем было все труднее и труднее, но я усиленно гнала из головы мысли о конце жизни, хотя и не знала, за что держаться в этом мире.
Телефон в кармане завибрировал, я достала его, на экране высветился номер матери. О нет, выслушивать нотации о том, почему же я до сих пор не вышла замуж и не родила детей, когда у сверстниц и дочерей маминых подруг уже по трое, я не хотела. Не сейчас. Хорошо хоть она пока не знала о расставании, поэтому звонила только в вечернее время, а не набирала в любую свободную минуту, и настойчиво не уговаривала “понять и простить”.
Проигнорировав звонок от греха подальше, я дошла до крыльца маленького магазинчика. Взор зацепился за черную кошечку, сидящую на самой верхней ступеньке, не боясь, что выходящие из магазина ее случайно зацепят.
“Наверное, пора заводить первую из сорока”, – подумала я, и теплая улыбка от вида кошечки, вылизывающей черную лапку с белым кончиком, появилась на лице. Я захотела нагнуться и погладить, а после вежливо попросить животное отойти, чтоб не задели, но кошка глянула на меня умным взором, в котором я умудрилась углядеть нотки скепсиса.
– Ладно, не трогаю, – сказала я кошке и убрала руку. Кошка ожидаемо ничего не ответила. Тогда я продолжила: – Ошейника нет… значит, наверное, и дома нет. Может, ты голодная? Хочешь, я куплю тебе что-нибудь?
Кошечка радостно мяукнула.
– Ну, конечно, хочешь, – шире улыбнулась я и коснулась ручки двери, опасаясь, что теперь задеть могут их обеих. – Хорошо. Спускайся вниз и жди. Я скоро.
Кошка, вновь звонко муркнув, встала на лапки и, грациозно задрав хвост, стала послушно спускаться. Я проводила ее удивленным взором, но открывшаяся дверь отвлекла и заставила пропустить выходящего, после которого я, наконец, ступила в помещение.
Яркий свет заставил вновь опустить взор, но я быстро сориентировалась – заходила сюда каждую неделю чуть больше года, взяла корзинку и исчезла