Фатерланд. Роберт Харрис
нерушимая
Всю жизнь.
Струны поют
И говорят:
«Я люблю тебя».
Эхо в ответ:
«Скажи, что ты тоже желаешь меня».
Весь мир живет любовью,
И я тебя люблю.
Разумеется, только мелодия, без слов, но он хорошо их знал. Стоя в одиночестве на холме в Грюневальдском лесу, Марш слушал, как ящик играл вальс-дуэт из третьего действия «Веселой вдовы».
На обратном пути улицы в центре Берлина выглядели необычно тихими. Когда Марш добрался до Вердершермаркт, он узнал причину. В фойе на большой доске объявлений он прочел, что в половине пятого последует правительственное сообщение. Личному составу предлагалось собраться в столовой. Явка обязательна. Он вернулся как раз вовремя.
В Министерстве пропаганды появилась новая идея: лучшее время для важных сообщений – конец рабочего дня. Новость, таким образом, доходила до людей на публике, в товарищеской атмосфере – исключалась возможность для личного скептицизма или пораженчества. Кроме того, все сообщения по радио планировались так, что рабочие уходили домой чуть раньше, скажем без десяти пять вместо пяти, что создавало чувство удовлетворения, подсознательно связывало режим с хорошим настроением. Так было в те дни. В белоснежном Дворце пропаганды на Вильгельмштрассе работало больше психологов, чем журналистов.
Столовая наполнялась личным составом: офицерами, канцелярскими служащими, машинистками, шоферами. Стоя плечом к плечу, они служили живым воплощением национал-социалистского идеала. Четыре телевизионных экрана, по одному в каждом углу, под аккомпанемент музыки Бетховена показывали карту рейха с наложенной на нее свастикой. Время от времени вклинивался возбужденный голос диктора: «Германцы, приготовьтесь к важному сообщению!» В старые времена по радио раздавалась только музыка. И здесь прогресс.
Сколько таких событий запомнил Марш? В тридцать восьмом их вывели из классных комнат, и они услышали, что немецкие войска вступают в Вену и что Австрия вернулась в фатерланд. В актовом зале их небольшой гимназии под взглядами непонимающих учеников рыдал отравленный газами в Первую мировую их директор.
В тридцать девятом они с матерью были дома в Гамбурге. В пятницу, в 11 часов утра, из рейхстага транслировалась речь Гитлера: «Отныне я всего лишь первый солдат германского рейха. Я снова надеваю эту святую и дорогую для меня форму. Не сниму ее до тех пор, пока не наступит победа. Другого исхода я не переживу». Гром аплодисментов. На этот раз горестные рыдания сотрясали его мать. Марш, которому было семнадцать, стыдясь, отворачивался в сторону, ища глазами фотографию отца в блестящей форме немецкого имперского флота, и думал: «Слава богу. Наконец-то война. Может быть, теперь я смогу оправдать твои ожидания».
Следующие несколько заявлений по радио он слушал в море. Победа над Россией весной сорок третьего – торжество стратегического гения фюрера! Летнее наступление