Призрак Оперы. Гастон Леру
распахнула большие глаза в изумлении перед таким дремучим невежеством. Но все-таки она согласилась просветить двух несчастных наивных простачков.
Этот инцидент произошел во времена господ Дебьена и Полиньи, в той же ложе № 5, во время представления все того же «Фауста».
Мадам Жири откашлялась, прочистила горло – словно готовилась пропеть всю оперу Гуно.
– Так вот, мсье. В тот вечер в первом ряду ложи сидели мсье Маньера и его жена, торговцы-ювелиры с улицы Могадор, а позади мадам Маньера – их близкий друг, мсье Исидор Саак. На сцене пел Мефистофель. – И мадам Жири запела: – «Вы так крепко спите…» И тогда мсье Маньера услышал в правом ухе (а его жена была слева от него) голос, который сказал ему: «Ха-ха! Жюли как раз не спит!» (Жюли – это его жена). Мсье Маньера повернул направо голову, чтобы посмотреть, кто это с ним разговаривает. Никого! Он подергал себя за ухо и решил, что ему почудилось. Тем временем Мефистофель продолжал свою арию… Но, может быть, вам неинтересно?
– Нет, нет! Продолжайте…
– Господа директора слишком добры ко мне! – отозвалась мадам Жири с жеманной миной. – Итак, Мефистофель продолжил арию. – Мадам Жири опять запела: – «Катрин, я обожаю вас, молю, не откажите в сладком поцелуе». И в этот момент мсье Маньера снова слышит в правом ухе голос: «Ха-ха! Вот Жюли не отказала Исидору в сладком поцелуе». Он вновь поворачивается, но на этот раз в сторону жены и Исидора, и что он видит? Исидора, который взял сзади руку мадам Жюли и осыпает ее поцелуями в маленькое отверстие в перчатке… Да-да, вот так, мои добрые господа! – и мадам Жири поцеловала свою руку в том месте, где ее ажурная перчатка обнажала кожу. – Итак, поцелуй оказался не таким уж сладким! Бах! Бах! Звонкий звук пощечин! Мсье Маньера, высокий и сильный, как вы, мсье Ришар, отвесил пару оплеух мсье Исидору Сааку, худому и слабому, как мсье Моншармин, при всем моем уважении. Вот это был скандал! В зале раздались крики: «Хватит! Хватит! Он убьет его!..» И наконец мсье Исидор Саак смог сбежать…
– Значит, Призрак не сломал ему ногу? – спросил Моншармин, немного раздосадованный замечанием мадам Жири по поводу его телосложения.
– Он сломал ее, мсье, – обиженно возразила мадам Жири. – Но не там. Он сломал ее прямо на большой лестнице, по которой Исидор Саак спускался слишком быстро, мсье! И так хорошо сломал, что, боюсь, бедняга не скоро сможет по этой лестнице подняться!..
– А Призрак вам сам рассказал, что это он шептал в правое ухо мсье Маньера? – спросил Моншармин самым серьезным тоном, подчеркивая комичность ситуации.
– Нет! Мне это сказал мсье Маньера. Так…
– Но вы тоже разговаривали с Призраком, о храбрая мадам Жири?
– Точно так же, как разговариваю сейчас с вами, о не менее храбрый мсье…
– И что же этот Призрак обычно говорил?
– Он просил меня принести скамеечку для ног!
При этих торжественно произнесенных словах мадам Жири