Невозвращенец. Приговоренный. Беглец. Александр Кабаков
Они там пишут, что он в партии состоял! Раскопали… Вроде только в девяностом вышел… Даже в райкоме каком-то работал.
– Не может быть. Кто б им позволил такое писать… А еще что?
– Отрывок из старой какой-то рукописи. Не то в восемьдесят восьмом написано, не то в шестьдесят восьмом… А говорят, сильно написано, как будто вчера, про нас… «Невозвращенец» называется, что ли…
– А написал кто?
– Не помню…
Пробиться к газете я так и не смог. Да мне и не очень хотелось: я точно знал, о каком отрывке речь.
– Ну, наслушалась? – Я взял жену под руку. – Пошли, пошли, нечего здесь больше делать.
Мы прошли к Тверской метров десять, когда я понял, что и на этот раз я ухватил удачу за самый последний, ускользающий поручень. Позади раздался шум, мы обернулись…
Толпа у газетного стенда даже не успела дрогнуть. Со стороны Большой Дмитровки раздался частый топот – и в мгновение все читающие оказались окружены плотным кольцом набежавших «витязей» в черных поддевках. В руках у каждого был аккуратно выструганный, светящийся в темноте свежим деревом кол. Кольцо стало сжиматься, как бы выдавливая из себя время от времени редких удачников, раздались негромкие приговоры:
– Жид… жид… жид… так, крещеный, необрезанный, выходи… жид… опять жидовка… русская? «Слово о полку» читай. Сколько знаешь… так, врешь, мало помнишь, стой… жид, жид, жид…
Мы свернули на Тверскую.
В это время где-то вдалеке, в стороне Рогожской и Владимирки, раздался звук, рванулся вверх – и тут же распался на эхо, несущееся со всех сторон.
Жена остановилась, в ужасе оглядываясь, поднимая голову к старым облакам на светло-лиловом небе.
– Что это? – спросила она. – Воздушная тревога? Зачем же мы сюда бежали, здесь хуже…
– Просто ты уже забыла. – Я крепко прижал ее руку, ей трудно было привыкать. – Это обычные заводские гудки. Видишь, короткие? Значит, сегодня стачка продолжается, и за Москву-реку не пройдешь – на мостах танки…
Было уже почти светло. По середине улицы ехали тяжелые грузовики под брезентом, в них сидели пятнистые солдаты. Вся колонна постепенно втягивалась, сворачивая, в Чернышевский переулок.
– Куда это их? – Жена оглянулась.
– На молебен, наверное, к Воскресению на Успенском. – Я не вдавался в подробности, постепенно сама освоится. – Перед отправкой в Трансильванию, думаю… Как положено: полковой молебен за победу православного оружия… идем, идем, надо спешить.
Мы подошли к площади ровно в половине восьмого, в проезд между музеями уже почти невозможно было втиснуться. Отсюда толпа, заполнявшая площадь, казалась сплошной и аморфной, но я знал, что сверху – если бы можно было взглянуть хотя бы с одной из башен или с собора – стали бы видны кольца и извивы этой очереди, плотно слипшиеся зигзаги, ограниченные с одной стороны длинным серым телом Центральных Рядов с давно провалившейся стеклянной крышей, а с другой – деревянным забором, ограждающим большой котлован у стены Кремля и множество мелких ям,