Укридж. Любовь на фоне кур. Пелам Гренвилл Вудхаус
со мной?
Меня охватило блаженное облегчение. Наконец я почувствовал под ногами твердую почву. И тут до меня внезапно дошло, что Укридж, верный себе, не потрудился сообщить мне название хотя бы одного ее романа.
– Э… о них обо всех, – поспешил я сказать.
– Ах так! Вообще о моем литературном творчестве?
– Вот именно, – сказал я, испытывая к ней прямо-таки нежность.
Она откинулась в кресле, сложила кончики пальцев, и на ее лице появилось выражение милой задумчивости.
– Вы полагаете, читательницам «Женской Сферы» будет интересно узнать, какой из своих романов я предпочитаю остальным?
– Я в этом убежден.
– Разумеется, – сказала тетка Укриджа, – автору не просто ответить на подобный вопрос. Видите ли, бывают настроения, когда любимой кажется одна книга и почти сразу же – другая.
– О да, – ответил я. – О да.
– А какая из моих книг вам особенно нравится, мистер Коркоран?
Тут меня сковала беспомощность, как бывает в кошмарах. Из шести корзин шесть пекинесов не спускали с меня шесть пар немигающих глаз.
– Э… О, все они, – услышал я осипший голос. Предположительно, мой голос, хотя я его не узнал.
– Это восхитительно, – сказала тетка Укриджа. – Нет, другого слова я не нахожу. Восхитительно! Два-три критика утверждали, будто мое творчество неровно. Так мило встретить кого-то, кто с ними не согласен. Сама я, пожалуй, предпочитаю «Сердце Аделаиды».
Я кивнул, одобряя этот взвешенный вывод. Мышцы, вздувшиеся горбом у меня на спине, начали расползаться по своим законным местам. Я обнаружил, что снова дышу.
– Да, – сказал я, задумчиво сдвигая брови. – Пожалуй, «Сердце Аделаиды» – самый лучший ваш роман. В нем столько человечности! – добавил я для верности.
– Вы его читали, мистер Коркоран?
– О да!
– И он правда вам понравился?
– Чрезвычайно.
– А вы не думаете, что местами он излишне смел?
– Крайне несправедливый упрек! – Я нащупал верный путь. Не знаю почему, но я полагал, что ее романы того сорта, каким изобилуют библиотеки на курортах. Они же, очевидно, принадлежали к другому классу женских романов – тому, на который библиотеки накладывают запрет.
– Конечно, он написан честно, бесстрашно и показывает жизнь такой, какая она есть, – продолжал я. – Но излишне смел? Нет-нет!
– А сцена в оранжерее?
– Лучшая в книге, – заявил я без колебаний.
На ее губах заиграла польщенная улыбка. Укридж был прав. Расхвалить ее книги – и малое дитя сможет есть из ее рук. Я поймал себя на сожалении, что не прочел эту вещицу, а потому не могу коснуться всяких частностей и сделать ее еще более счастливой.
– Я так рада, что он вам нравится, – сказала она. – Право, это большая поддержка.
– О нет, – скромно пробормотал я.
– О да. Потому что, видите ли, я только сейчас начала его писать. И сегодня утром завершила первую главу.
Она по-прежнему улыбалась так мило, что весь ужас этих слов дошел до меня не сразу.
– «Сердце