Гарпун дьявола. Тони Бранто
вежливо скажете:
– Конечно, вы правы, мисс Вудс. И то, что это не наше дело, вы совершенно верно подчеркнули.
– Но я просто беспокоюсь, по-человечески беспокоюсь! – вспыхнет Летисия.
– Ах, сейчас ведь мало кого волнуют чужие проблемы, вы же знаете.
И разговор обязательно сменится следующей, не менее насущной чужой проблемой.
В обед, когда Адаму стало лучше, мы пришли в «Белую розу», чтобы починить Летисии сушуар. Предмет, признаюсь, самый изворотливый и ушлый среди тех, что мне доводилось ремонтировать, но принцип вроде понятен. Мы нисколько не удивились, узнав, что у него даже имя имеется – Уоррен. Так вроде бы звали отца Летисии.
Пока мы, как гиббоны, рассматривали новую вещь, Летисия металась между нами и своей подругой, прибывшей с материка за новой причёской и свежей молвой. Женщина выглядела моложе Летисии, хотя была не первой и не второй весны, но, как и хозяйке салона, ей наверняка удавалось преуспеть в обмане, когда кто-то пытался угадать её возраст.
– Будешь новой сенсацией! – пообещала мисс Вудс клиентке в очередной раз.
Я ухмыльнулся и лихо открутил голову молчаливому Уоррену. Моя физиономия непроизвольно скривилась: на дне диффузора предстало настоящее гнездо из плотно склеенных волос с голов предыдущих «сенсаций». Я был рад так скоро обнаружить причину поломки и надеялся поскорее сбежать из этого места, но отодрать волосы оказалось сложнее, чем представлялось. Адам клеил подводку водной колбы для паровой завивки, и мне это занятие казалось менее посрамляющим. Зато его колба жила здесь без имени. Наверное, Летисия была в ссоре с матерью.
Хозяйка салона тем временем щёлкала изящными ножницами у самых ушей посетительницы. Её рот не закрывался уже минут двадцать.
– Это всё пустяки, конечно. Или взять, к примеру, Джуди. До чего прелестное создание!
– Джуди Рассел?
– Да, она очаровательна, правда?
– Помню, год назад или около того недурна была.
– Обязательно зайди в кондитерскую миссис Уэнстилл рядом с домом Джуди и сядь у окна, тогда непременно увидишь, как она расцвела! Я недавно ей букли делала. Настоящая Офелия златоглавая, как на картине Милле[12]. Когда я дотрагивалась до её волос, такое чувство накатывало, знаешь, как будто произведения искусства касалась! Конечно, она вся в мать. А какой была её мать! Ах! Жаль, скончалась рано. Женщины в нашей деревне чахнут, не живут долго, не приживаются они здесь, как и розы.
– Но ты прижилась, Летти! А ты настоящая роза в самом цветении!
– Я такая, да! И я всегда буду здесь!
Дамы громко смеялись. Мы с Адамом смеялись тише, и я шепнул, что попробовал бы кто выкорчевать эту «розу», живот бы себе сорвал. А про себя я клял Летисию: меня брала оторопь при мысли, что где-то среди этого месива гнездились волосы Джуди, и ещё Летисия зачем-то сравнила Джуди с утопленницей Офелией. Как будто других сравнений нет. Я ничего не имею против Шекспира, просто момент сегодня неподходящий.
– Миссис Гарфилд, миссис Рассел,
Джон Эверетт Милле (1829–1896), английский художник.