Басилевс. Виталий Гладкий
удилами и псалиями губ. «И этот конь уже объезжен?!» – мельком подумал царевич, сжимая ногами бока скакуна до острой боли в окаменевших мускулах…
Гордий, слуга и оруженосец Митридата, схватил конюшего за грудки и принялся трясти, как яблоню с дозревшими плодами.
– Негодяй! Ты должен был сам попробовать, первым, как конь ходит под седлом! Убью!
– Я не виноват, это Тараксипп* напугал жеребца… – выпучив глаза, твердил перепуганный перс.
– Тупая скотина! – Гордий швырнул его на землю. – Коня! – приказал конюхам, выводившим в этот момент застоявшихся жеребцов на разминку.
Вскочив на неоседланного скакуна, Гордий сорвал с колышка на стене конюшни аркан и помчал вдогонку за своим господином.
Царский конюший, потирая ушибленные места, смотрел ему вслед со злобной ухмылкой.
Гордий догнал Митридата на берегу моря, там, где дыбились острые каменные клыки скал у естественной насыпи из валунов и крупной гальки. Обезумевший жеребец нес царевича прямо на камни. Удачно брошенный аркан захлестнул шею коня; Гордий из всех сил потянул за сплетенную из конского волоса веревку, и полузадушенный, храпящий жеребец тяжело рухнул вначале на колени, а затем медленно завалился на бок.
– Господин! – слуга на скаку спрыгнул на землю и подбежал к Митридату. – Живой… – он освободил ногу царевича из стремени, подхватил на руки, отнес на мягкую песчаную отмель и положил. – Хвала покровителю твоего рода Дионису, он сегодня спас драгоценную жизнь…
Митридат лежал безмолвный, в странном оцепенении; из ладоней, изрезанных гривой скакуна, сочилась кровь.
Гордий подошел к жеребцу, помог ему подняться на ноги. Конь был в мыле; на ногах стоял нетвердо, как новорожденный жеребенок. Гордий расседлал его и ахнул: вся спина жеребца была в кровоточащих ранах, будто ее изгрызла коварная ласка. Он посмотрел на седло и заскрежетал зубами от ярости: из серого войлока подкладки торчали три острых шипа.
Конюхи были казнены в тот же день. Они пытались утверждать, что ни в чем не повинны, так как богато украшенное седло им дал царский конюший, но начальник следствия даже не захотел их слушать. Такая спешка озадачила искушенных в интригах придворных, но они держали свои мысли при себе. А дня через два после этого случая перс-конюший сломал себе шею, свалившись с обрыва. Исчезла и купчая с родословной жеребца и обязательными отметками о его выездке; ее очень хотел заполучить недоверчивый Гордий…
– Послушай, Паппий, я не хочу пить эту гадость, – Митридат с отвращением смотрел на небольшую керамическую чашу, наполненную желтоватой жидкостью, от которой тянуло на рвоту.
– Господин, это необходимо. Мудрый Иорам бен Шамах нашел в твоем теле болезнь, излечимую только этим снадобьем.
– Я верю ему. Он добр и мудр. Но мне временами бывает так плохо от этого лекарства, что свет становится не мил.
– Потерпи, мой господин. Еще немного и болезнь отступит. Вчера я тебя осматривал и потому уверен, что Телесфор* уже распрямил