Фельдмаршал в бубенцах. Нина Ягольницер
помрачении рассудка полковника. Поклонившись и захлопывая за собой дверь, Ромоло услышал вкрадчивый звон хрусталя.
…На утреннее построение капитан явился, поспав от силы полтора часа, поэтому соображал туманно. Первым, кого увидел Ромоло во дворе, был полковник: как всегда, подтянутый, безупречно одетый и холодно-собранный. Капитан поморщился: если бы не свежая повязка, ему бы показалось, что вчерашний расхристанный субъект, называвший его Силвано, просто пригрезился ему с усталых глаз. Орсо же кивнул в ответ на поклон подчиненного и коротко бросил:
– Капитан, жду вас после построения у себя.
Явившись на зов, Ромоло застал командира в плаще и со шляпой в руке.
– Сразу после погребения Марцино мне надобно отлучиться из города по делу чрезвычайной важности, – сухо и деловито отчеканил тот. – Вы, как всегда, возглавите отряд в мое отсутствие. Подробный отчет каждые сутки. Запрет на отлучки снят. Дополнительные распоряжения на столе.
Орсо унесся, словно за ним гналась свора собак, оставив Ромоло в некотором ошеломлении. Но этот, сегодняшний полковник был привычен ему и понятен, и капитан, ощутив, что мир встал на место, с легким сердцем отправился в караулку, украдкой потирая глаза.
Особняк притих: все солдаты, не занятые в карауле, офицеры и кое-кто из слуг отправились отдать последнюю дань уважения погибшему Марцино. Капрал Фарро, вынужденный остаться в качестве дежурного командира, был чернее тучи, выставляя утренние посты. Он отрывисто раздал распоряжения, морща низкий смуглый лоб, и грузнее обычного затопал прочь. Годелот хмуро посмотрел ему вслед: капрал всерьез горевал, и шотландец очередной раз ощутил тянущее тоскливое стеснение в груди. Все однополчане в последние сутки были подавлены, и Годелот отчего-то точно знал, что это скорее не скорбь, а стыд. Запоздалый стыд перед всех раздражавшим соратником, которому потребовалось умереть, чтобы о нем вдруг вспомнили, вдруг узнали, что он был кому-то важен и кем-то любим.
Шотландец вздохнул и зашагал к своему посту у парадного входа в переулке. К тоске примешалось отвращение. Как легко сейчас виниться перед Марцино… Мертвых вообще легко любить. Они же больше не язвят, не клянчат взаймы денег, не лезут в драку и вообще не морочат голову. Самое время для дружбы.
Пост в переулке Годелот не любил. Там даже утром было душно. Солнце еще пряталось за изящными изломами крыш, и даже тень здесь казалась липкой и горячей.
Караул был в тягость как никогда. Что бы ни говорил полковник, а Годелот не сомневался, что косвенно причастен к смерти Марцино. Что же будет дальше? Убийца Марцино свободен. Неизвестно, получил ли Пеппо предостережение друга и понял ли, насколько все серьезно. А Годелот снова заперт в этих осточертевших ему хоромах, хотя его уже может ожидать ответная весточка.
Он начал тщательно припоминать свое последнее письмо. Вчера оно казалось ему емким и деловым, а сегодня – сумбурным и истеричным. Оно пестрело паническими «будь осторожен» и сводилось к тому, что тот, кто хотел убить