Фельдмаршал в бубенцах. Нина Ягольницер
окажись Паолина по доброй воле в одном из пансионов для девиц более высокого сословия, она быстро пала бы духом, поняв, что премудрость эта слишком сложна для нее. Да и в понятии «деревенская девица», пусть и «безграмотная», она не усматривала прежде особой обиды, вполне признавая его справедливость.
Но суровая монахиня нащупала в некогда мягкой и покладистой натуре Паолины какую-то новую упрямую струну. Она никогда не высмеивала воспитанницу, не клеймила за бесталанность, педантично проверяя прочтенные ею страницы. Она терпеливо исправляла произношение, сухо и холодно развенчивала простонародные поверья и предрассудки ученицы. Но уроки становились все короче, пояснения – все обобщеннее, и Паолина чувствовала, что не справляется. Она словно училась танцевать, едва выучившись ходьбе. И монахиня все отчетливее давала понять, что теряет время, наставляя малообразованную воспитанницу.
И вот пришел день, когда, бесстрастно выслушав сумбурный пересказ «урока», сестра Юлиана коротко вздохнула и бросила листы на стол.
– Это бесполезно, – сухо и спокойно сказала она. – Человек, рожденный при хлеве, должен там же и оставаться. Это не стыдно. Сусликам не назначено природой летать. Я поговорю с матерью настоятельницей, довольно тебя мучить. Иди, Паолина, ты заслужила отдых. Книгу оставь здесь, более она тебе не нужна.
Девушка, успевшая за прошедшие десять дней возненавидеть Везалия пуще самого Сатаны, залилась сливочной бледностью, тут же вспыхнувшей неровными красными пятнами. Сейчас ей казалось, что ее только что публично отхлестали по щекам.
– Сестра Юлиана, – растерянно пролепетала она, – но как же… Дозвольте мне…
– Паолина, не держи на меня обиды, – с неожиданной мягкостью прервала ее монахиня, – я не наказываю тебя. Я повторяю: суслика не карают за то, что он рожден бескрылым. Он хорош таким, каким создан. А ты не создана для науки, и в этом нет ничего дурного. Именно простые девушки вроде тебя составляют соль любой нации. Ступай с Богом. Ты была усердна.
Горло Паолины сдавили слезы. Если бы сестра Юлиана язвила и насмехалась, если бы называла послушницу бесполезной и ленивой дурой, было бы несложно снова разозлиться и уйти, а потом жалеть, что не решилась хлопнуть дверью. Но от этой мягкой уверенности, что Паолина неспособна к учению от природы, становилось обидно до желчной горечи во рту. Она шагнула к столу, стискивая пальцы, и прерывисто заговорила:
– Суслик?.. Хорошо. Но, сестра Юлиана… Даже ласточка, воспитываемая птицами с рождения, встает на крыло лишь через месяц. Вышвырните ее из гнезда через десять дней, которые вы дали мне. А потом покачайте головой и скажите, что этот несчастный птенец, трепыхающийся на земле, просто олух от природы. Я росла среди крестьян и до прихода в госпиталь с грехом пополам умела различать буквы, а вы за десять дней ожидали от меня латинских стихов?.. Да, мне трудно запомнить три сотни названий, о которых неделю назад я не имела даже понятия. Но это не значит, что я