Обо всём. Джулия Тот

      У меня все по-прежнему, папа, —

      я все также тебя не люблю,

      и день за днем перелистывая, —

      нОшу, что дал мне – тяну…

      Я больше не виню тебя во всем, что было,

      и в том что есть – никто не виноват,

      вид делаю, что все давно простила, —

      но, – доказать пытаясь, как ты был не прав, —

      не зная, там, где ты сейчас —

      способен слышать чувства?

      и радоваться? – или ты там просто – есть..

      и – все с такой же ненавистью смотришь

      на бытие мое, не признавая права – жить, —

      мое, – и право быть счастливой, —

      лишь потому, что я не та, кем быть должна,

      и потому, что я не тех любила,

      не с теми говорила иль – жила…

      и потому, что для тебя была я глупой,

      никчемной и – ненужной никому.. —

      ты убеждал меня, хотя и знал – неправда,

      ты рушил жизнь, ломал судьбу мою..

      Но – больше не виню тебя за все, что было,

      жалею лишь, что я – по – прежнему – раба

      твоих изысканных ошибками учений,

      противиться которым не смогла,

      надеясь, что когда-нибудь, однажды,

      ты просто станешь папой – хоть на миг —

      меня обняв, не будешь требовать удачи

      во всем и – совершенства – на двоих…

      …отчего есть – будущность и нет – прошлости?..

      …отчего смех чужой все чаще звучит – пошлостью?..

      почему уже не радует закат, – красносочный,

      словно – лопнувший от зрелости гранат?

      оттого, что – годы – и – уже не стать поэтом,

      музыкантом, и художником – не стать:

      в жизни так бывает – все завяло и – уныло,

      когда сушит жаждой новое, – но —

      без возможности – начать,

      когда звезды улыбаются ван-гогово —

      а не с неба темного загадками чужими,

      и – милее тишина становится, —

      заменяя радость быть с родными…

      но – не подавайте беспощаде лет —

      пусть богата будет судьбами иными, —

      будущность граната все же есть —

      наслаждением раскрасить чью-то,

      столь беззвездную и серую унылость…

      На пляже, все еще зимой опустошенном,

      средь миллионов серых и безликих, – как и он, —

      скучал – на древний мяч похожий – камень —

      обточенный до совершенной круглости, – волной…

      Он – в грусти – времена листал: когда скалой зубастой

      пугающей всех тех, кто покорить ее желал, —

      жил, на обычный мир взирая – с высока и – гордо,

      камней, чьи судьбы были там, внизу – не замечал…

      Во времена далекие все было просто:

      он жил величием своим, не думал, что земля,

      однажды