Рим и эллинизм. Войны, дипломатия, экономика, культура. А.П. Беликов
позиции в мировой науке[62], лишь в середине XIX века оно было потеснено французским, а с начала XX века – английским, вернее англоязычным, ныне доминирующим. Формирующаяся ранняя русская романистика унаследовала как положительные качества немецкой науки (методичность, основательность, опора на источники), так и отрицательные (пересказ источников, многословие, стремление к чрезмерной порой фундаментальности). При этом, в силу особенностей нашей ментальности, работы XVIII – первой половины XIX веков отнюдь не отличались немецкой педантичностью и скрупулёзностью, допускали неточности и даже фактические ошибки, были не свободны от налёта некоторой наивности и даже полёта фантазии в трактовке событий.
Дореволюционная российская историография уделяла основное внимание Элладе, в меньшей степени – царскому и императорскому Риму. Проблематика Римской республики разрабатывалась достаточно слабо – в условиях непрерывно усиливающейся монархии и монархической идеи само обращение к реалиям республиканского устройства общества имело почти крамольный характер и не то чтобы преследовалось, но, скажем так, не приветствовалось. Наконец, чисто психологически историкам были ближе и понятнее монархические эпохи римской государственности.
В развитии нашей темы следует выделить несколько существенно отличающихся друг от друга этапов.
1. Начальный: до 1870 г. В этот период труды русских историков имели преимущественно общий характер и сводились к пересказу источников и выводов немецких авторов[63]. Многие работы были написаны либо дилетантами, увлеченными античной историей, либо «всеобщими историками неопределенного профиля»[64], удовлетворяющими потребность общества в отечественных учебниках и книгах по истории Рима. Качество таких работ было недостаточно высоким, особо оригинальных мыслей они не содержали.
Так, Н. Тимаев, дав весьма поверхностную характеристику Атталу III, обвинял римлян в стремлении к «всемирному владычеству», одновременно утверждая, что они «щадили самолюбие греков»[65]. И. Кайданов идеализировал личность Филиппа V[66]. Н. Зуев в учебнике, написанном в трезвом академическом стиле, вслед за современной ему тенденцией преувеличивал влияние «бесстыжей» Клеопатры на Цезаря и Антония, неверно оценивал их поступки[67]. Этот же недостаток свойствен и очень серьёзному исследованию Н.М. Благовещенского[68]. Краткий очерк римско-греческих отношений дал В.Г. Васильевский[69].
Специальных работ по интересующей нас теме в первый период не создано. Можно отметить лишь небольшую, в 20 страниц, книжку «студента словесных наук» И.А. Решетникова[70], первого, кто на русском языке написал о культурной преемственности между греками и римлянами и попытался, хотя и слишком дилетантски, рассмотреть эту проблему. Вместе с тем отметим два очень важных суждения автора, которые на много лет опередили не только отечественную, но и мировую
См.: Возникновение германского антиковедения, XVIII – первая половина XIX в. / Ред.