«Посмотрим, кто кого переупрямит…». Отсутствует

      И пахло до отказу лавровишней…

      Куда же ты? Ни лавров нет, ни вишен…

      Я подтяну бутылочную гирьку

      Кухонных крупно скачущих часов.

      Уж до чего шероховато время,

      А все-таки люблю за хвост его ловить,

      Ведь в беге собственном оно не виновато

      Да, кажется, чуть-чуть жуликовато…

      Чур, не просить, не жаловаться! Цыц!

      Не хныкать –

      для того ли разночинцы

      Рассохлые топтали сапоги, чтоб я теперь их предал?

      Мы умрем как пехотинцы,

      Но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи.

      Есть у нас паутинка шотландского старого пледа.

      Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.

      Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,

      Выпьем до дна…

      Из густо отработавших кино,

      Убитые, как после хлороформа,

      Выходят толпы – до чего они венозны,

      И до чего им нужен кислород…

      Пора вам знать, я тоже современник,

      Я человек эпохи Москвошвея, –

      Смотрите, как на мне топорщится пиджак,

      Как я ступать и говорить умею!

      Попробуйте меня от века оторвать, –

      Ручаюсь вам – себе свернете шею!

      Я говорю с эпохою, но разве

      Душа у ней пеньковая и разве

      Она у нас постыдно прижилась,

      Как сморщенный зверек в тибетском храме:

      Почешется и в цинковую ванну.

      – Изобрази еще нам, Марь Иванна.

      Пусть это оскорбительно – поймите:

      Есть блуд труда и он у нас в крови.

      Уже светает. Шумят сады зеленым телеграфом,

      К Рембрандту входит в гости Рафаэль.

      Он с Моцартом в Москве души не чает –

      За карий глаз, за воробьиный хмель.

      И словно пневматическую почту

      Иль студенец медузы черноморской

      Передают с квартиры на квартиру

      Конвейером воздушным сквозняки,

      Как майские студенты-шелапуты.