Сувенир. Нина Шевчук
Владелице квартиры в новостройке это занятие было совсем не к лицу. Пусть даже лицо осталось прежним – синим и отечным. Она держалась из последних сил, пока Бублик, презрев условности, от души наверстывал упущенное за время существования мусоропровода. Он снова отрастил бока, стал благодушным и, несмотря на независимый нрав, терпеливо принимал ухаживания овчарки Бэки. Когда Инга была уже не в силах выбирать между спиртным и едой (пенсии хватало только на один из этих пунктов ее повседневного меню), она решила презреть свой статус домовладелицы и присоединилась к питомцу, как в старые добрые времена.
Что же до главных героев этого повествования – дома и помойки на Лучистой, их судьба не сложилась так печально, как этого мог ожидать читатель. Старых добрых стен не коснулась злая «шар-баба» экскаватора, а площадку перед домом не зачистили наглые бульдозеры.
После того, как все жильцы съехали, Лучистую посещали новые команды экспертов и плеяды комиссий. Они спорили, обсуждали, снова замеряли и щупали, а потом решили, что первый вердикт был ошибочным и дом после небольшого ремонта будет вполне пригоден для жилья. Ведь все новое – это хорошо залатанное старое.
Дом передали в маневренный фонд и скоро в него заехали новые счастливые обитатели. В основном, врачи с учителями.
Шнобель
Едва переступив порог дома и скинув с плеч тяжелый квадратный рюкзак, Валентин разрыдался в голос. На кухне сразу же раздался грохот. Это до смерти напуганная мама уронила кастрюлю с очищенным картофелем.
– Что?! Валя?! Что случилось? Господи! – кричала мама, насильно поворачивая Валю вокруг своей оси и пытаясь отыскать повреждения.
Она наскоро прощупала через пиджак тонкие мальчишечьи руки, запустила пальцы в густую копну взмокших русых волос и быстро обследовала голову на предмет ранений. Валя, тем временем, наращивал «рыдательные» обороты. Мамино внимание всегда подливало масла в огонь его горьких обид. Фонтан «Дружба народов», который учительница показывала утром на картинках, имел гораздо больший литраж, чем девятилетний Валя, но сейчас едва ли он мог бы потягаться с мальчиком в выразительности разбрызгивания жидкостей.
– Отставить рыдания! – звучно приказал папа, давно наблюдавший за происходящим. Валя мгновенно затих, оскорбленно глянул на отца, потом перевел взгляд на мать, и слезы продолжили катиться по красным щекам, но уже беззвучно.
– Миленький мой, сыночек! Скажи нам, что случилось? Не пугай так маму!
– Ни… ни… ничего не случилось, – выдавил Валя, всхлипывая. – Просто я… просто я… страшный!
Слово «страшный» получилось сиплое, низкое. Можно, в общем-то сказать, страшное.
– Во номер! – удивился папа и сложил руки на груди. – С чего это ты взял?
– Так, сыночка, снимай туфли, умывайся, а потом поговорим. Папа сейчас за тортиком сбегает. Хочешь тортик? – засуетилась мама, стягивая со школьника пиджак. – За чаем и поговорим. Так лучше будет.
Папа,