Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам. Эдуард Филатьев
что слушатели оставались чем-то недовольны. По дороге домой после кружка я сказал товарищу Константину, что в нашем кружке нужно говорить гораздо проще, чем говорил он, и что слушатели кружка не совсем разобрались в том, что он им рассказал, не всё дошло до их сознания».
Эти слова можно, пожалуй, считать одним из первых свидетельств того, что Маяковский («товарищ Константин») был кому-то непонятен. В последующие годы подобные упрёки ему предстояло слышать всё чаще и чаще.
Но вернёмся к воспоминаниям Самойлова:
«Товарищ Константин обещал к следующему разу подготовиться и провести занятие более популярно.
И действительно, на следующем занятии кружка он уже вполне удовлетворил слушателей: говорил он с огоньком, но просто и понятно для слушателей, которые оживленно обсуждали тему, задавали вопросы и так далее. Холодок, появившийся между руководителем и слушателями, пропал бесследно.
Таким образом, товарищ Константин провёл пять-шесть занятий кружка. Он говорил, что ему много приходится готовиться к занятиям в кружке не по содержанию лекции, а как её преподнести слушателям».
Ещё на одну черту характера тогдашнего Маяковского обратил внимание Сергей Медведев:
«У Володи было в те годы внешне несколько пренебрежительное отношение к людям, если человек был ему безразличен, не интересен, он этого нисколько не скрывал. Склонный к остроумию, он бывал иногда очень резок и даже груб, чем многих тогда отталкивал от себя».
К членам рабочих кружков это не относилось, так как рабочие не были «безразличны» Маяковскому – ведь именно у них он завоёвывал авторитет пропагандиста. Игра в подполье и в подпольщиков была ему явно по душе. К суровым наказаниям, сыпавшимся на бунтарей, он относился с улыбкой. Об этом – Ольга Гзовская:
«Помню, из комнаты брата, когда приходил к нему Маяковский, не раз доносились тюремные частушки, сочинённые студентами и дошедшие до гимназистов. Громкими голосами они распевали их, некоторые частушки помню до сих пор:
В одиночном заключенье
привыкали, как могли.
Ах вы, сени, мои сени,
сени новые мои.
Трепов сам не понимает,
кто попался, где, когда.
Птичка божия не знает
ни заботы, ни труда.
В дальний путь благополучно
нас Зубатое снарядит.
По дороге зимней, скучной
тройка борзая бежит.
Вот Архангельск, вот Пинега —
всё болота да леса.
Пропадай моя телега,
все четыре колеса!»
Частушки эти интересны не столько тем, что пел их юный Маяковский, сколько тем, что в них упоминаются ситуации, с которыми юному социал-демократу очень скоро предстояло познакомиться весьма близко.
Глава четвёртая
Бунтари и их гонители
Начало 1908-го
Эсдек-подпольщик Владимир Вегер-Поволжец, рекомендовавший Маяковского в партию, писал:
«Через некоторое время я узнал, что Маяковский очень сильно проявил