Стукин и Хрустальников. Банковая эпопея. Николай Лейкин
что же жаловаться? Разве он нехорошо обращается со служащими?
– Не то чтобы нехорошо-с… У них и не разберешь, ласковы они или неласковы, потому всегда без улыбки и лицо строгое, а они не так поступают. Для себя – все, а для служащих – ничего, особливо для мелких. Сами пользуются, берут под долгосрочные векселя, и много берут, а служащим даже малостью попользоваться не дают. Теперь билеты процентные или акции… Очень многие служащие могли бы извернуться, купить каких-нибудь плохоньких, низко стоящих бумажек и заложить повыгоднее, а они ничему этому не внимают. Дают они попользоваться и своему зятю, двум племянникам, старшему кассиру, бухгалтеру, а уж больше никому… А ведь у нас служащих-то в правлении шестьдесят человек кроме артельщиков. Вот господин управляющий и боится, что кто-нибудь из этих служащих придет в директорскую да и начнет: так, мол, и так, господин директор, дозвольте и нам… Ведь у нас директора в банке ничего не знают-с и ничего не понимают-с… Дела делает управляющий, а они только подписывают. Они только для украшения… Они, так сказать, извините за выражение, все равно что кот в лабазе. Придут, посидят и уйдут.
– И Лавр Петрович, стало быть, у вас в банке – все равно что кот в лабазе? – спросила Матильда Николаевна.
– Нет, они-то еще не так… Они все-таки иногда занимаются, а то у нас есть такие, которые только приезжают для того, чтоб рассказать друг другу, какая новая французская мамзель в Петербурге проявилась, где хорошие устрицы продаются, кто какое пари на бегу выиграл, – вот и все. Приедут с завтрака из фруктовой лавки, поговорят и поедут обедать к Борелю в ресторан.
– Кот в лабазе… Директора в банке для украшения, все равно что кот в лабазе… Прелестное сравнение… – улыбалась Матильда Николаевна. – Да вы большой остряк, Стукин. Я и не подозревала за вами такой прыти.
– Хе-хе-хе… – захихикал Стукин, спохватился и прибавил: – Только уж вы, пожалуйста, Матильда Николаевна, не рассказывайте об этом Лавру Петровичу, что я их котом в лабазе назвал, а то они обидятся и мне может выйти неприятность.
Матильда Николаевна как бы встрепенулась.
– Не рассказывать? Ну хорошо, хорошо… – заговорила она. – Только, мосье Стукин, услуга за услугу. Я не скажу Лавру Петровичу, что вы его назвали котом в лабазе, а вы, в свою очередь, не рассказывайте ему, что вы встретились у меня с этим мальчиком, с юнкером. Я не боюсь Лавра Петровича, он даже, кажется, знает, что у меня есть родственник-юнкер, но, знаете, он старик, а старики все ревнивы. Он и верит мне, а все-таки ревнует. Так даете мне слово молчать?
– Помилуйте, да разве я смею разглашать? С какой стати? – отвечал Стукин.
– Ну вот… Не болтайте… Вообще не болтайте… Что видите – молчок… И тогда мы будем жить с вами в мире и согласии. Ну, чем вас прикажете потчевать?
– Ничем-с. Мне уж довольно одной вашей ласки и вашего упоительного взгляда, – проговорил Стукин.
– Как? Как вы сказали?! – оживленно вскрикнула Матильда Николаевна.
– Ласки и упоительного взгляда. – Стукин повторил и сконфузился.
– Браво,