Великие князья Дома Романовых. Инна Соболева
одном, подтверждающем, что историю всегда писали и переписывали в угоду тем, кто стоял у власти. Как почти 100 лет тщательно скрывали «Записки» Екатерины Великой, которые могли заставить усомниться в праве на трон ее потомков, по ее версии, не имеющих никакого отношения к Романовым, так же пытались скрыть и факт убийства Петра Федоровича. Смерть от геморроидальной колики оставалась официальной версией практически до конца царствования Романовых.
В 1884 году журнал «Русская старина» мог позволить себе написать об убийстве лишь завуалированно: «Тут Орлов запятнал себя вторым поступком, не менее страшным, как прежний». В 1912 году в исторических очерках для юношества весьма осведомленный и обычно скрупулезно следующий фактам и документам Борис Борисович Глинский вынужден был написать: «В конце июня 1762 года он отрекся от престола и вслед за тем скончался».
Мсье второй сорт
В «Мемуарах» прусского короля Фридриха II читаем: «Слишком важен, заносчив и горяч, чтобы удержаться на престоле народа дикого, варварского и избалованного нежным женским правлением. он может повторить судьбу своего несчастного отца».
Эту запись Фридрих сделал после первой встречи с сыном своего убиенного неистового поклонника Петра Федоровича. Шло лето года 1776-го. Павлу Петровичу оставалось жить еще четверть века. Из них 21 год – великим князем, наследником того самого престола, который был для него столь опасен. Не будем принимать в расчет нелестную оценку нашего народа. Что в ней удивительного, если вспомнить, что именно этот народ дважды изрядно поколотил слывшего непобедимым Фридриха. Такое не прощают. Тем более если привык, что мир называет тебя Великим.
Насчет нежного женского правления с мудрым прусским королем тоже можно поспорить. Особенно если вспомнить некоторые проявления «нежности» императрицей Анной Иоанновной.
Но вот в оценке русского великого князя и в предвидении его судьбы Фридрих оказался точен абсолютно. Замечу только, что сделав эту пророческую запись, коварный король сразу написал письмо матушке Павла Петровича, императрице Екатерине. Тоже Великой. Он восхищался умом и благородными манерами ее сына. Хотел польстить? Или наоборот, зная о взаимоотношениях царицы с наследником, думал задеть ее высокой оценкой нелюбимого сына? Кто знает…
Впрочем, допускаю, что я напрасно обвиняю прусского монарха в лицемерии. Никто не способен был оставлять столь противоречивых впечатлений, как Павел Петрович. Ни о ком из персонажей отечественной истории не осталось столь взаимоисключающих мнений. Ласковый и жестокий, умный и безумный, грубый и деликатный, благородный и коварный, доверчивый и подозрительный, прекрасно воспитанный и абсолютно неадекватный, патологический трус и человек, способный на решительные поступки. Это все о нем. И все – правда.
Объяснить эту двойственность, точнее даже многоликость, берусь парадоксальным сочетанием генов. Допускаю, что специалисты обвинят меня в изобретении антинаучного