С запахом лаванды и пепла. Светлана Панина
не родственники?
– Не родственники, – соглашается дедуля. – Но нас много связывало, наши семьи долго дружили. Крепко дружили.
Я вспоминаю проржавевшую калитку в боковой ограде, теперь заблокированную новым соседским забором.
– А потом что случилось?
– А потом все разладилось.
– Но ты все равно им помогал? Несмотря на это?
Увлекаюсь так, что забываю про пельмени, просто слушаю дедулю и машинально мну комочек теста. Кажется, мы никогда так не говорили. Многое становится понятнее: и некоторые фразочки Геры, и сдержанность Гектора со мной и с дедулей, и тот странный тон, с которым он пояснял про лекарства. Но кто из них троих виноват? Что произошло? Хочу спросить, но дедуля отвечает раньше:
– Это случилось уже когда ребята выросли. А пока росли, конечно, помогал. Гера, считай, за внука мне был. Гектор сперва ничего справлялся, первые несколько лет мы неплохо жили. А в девятнадцать накрыл его дух бунтарский. Гере тогда только-только двенадцать исполнилось, самое начало переходного возраста, тяжело с ним было, учеба трудно давалась, да и поведение тоже. Сдержанностью его природа не одарила. – Я невольно хмыкаю, а дедуля продолжает. – Брата он тоже не жалел. Вот Гектор и сорвался. Хотел даже из города уехать. Переубедил я его, к счастью. Нельзя было ему уезжать, пропал бы он. Геру я тогда к себе в дом забрал, чтобы у Гектора хоть какая-то личная жизнь появилась. Так до конца школы и продержались. А потом как-то выправилось.
Почему-то мне очень легко все это представить. Я почти их не знаю, но Гера кажется мне открытой душой, по его лицу читать можно, все чувства напоказ, а вот его брат, наоборот, кажется сдержанным, и не потому что обижен на дедулю, а просто характер такой, Гектор держит мысли и эмоции при себе. И я ясно вижу хамоватого подростка Геру, который не дает брату прохода, доставая подколками и наездами, из-за которого в дом невозможно привести девушку, а когда тебе девятнадцать и гормоны играют… Но нужно позаботиться о брате, где-то раздобыть денег и вообще быть не столько братом, сколько родителем… И все бурлит внутри: и желания, и невысказанные обиды. Неудивительно, что Гектор взорвался. Я как-то очень хорошо его понимаю. Может, потому что сама привыкла держать внутри много вопросов.
– Тяжело было, – гляжу в окно. Пусть лавандового дома за гибискусами не видно, но я знаю, что он там. Может, и Гектор там. Мне становится тепло от осознания этого, будто невидимая ниточка протянулась от меня к соседу-старшему.
– Тяжело, – соглашается дедуля, проверяя только что слепленный пельмешек.
– Ты никогда не жаловался. Вообще ничего не рассказывал.
Мне странно, не пойму, что чувствую. Мы с мамой столько лет жили вдвоем, вдали от дедули, виделись только в Скайпе да Телеграме, а у дедули тут была вторая семья… по сути, другие внуки… Ведь это было важной частью его жизни, наверное, он любит этих ребят, и теперь любит, а я вообще ничего не знаю о них! Это не ревность, просто странно узнавать все вот так.
– Так а зачем тебе знать? Маме твоей иногда жаловался. Но что поделать. Такова жизнь.
Телефон тренькает