Кирпичные острова. Радий Погодин
девяти. Он показался мне немного странным, всё время поёживался, на меня не глядел, прятал глаза. Мальчишка сказал, что друг мой ушёл утром и ещё не приходил. Говорил он, не разжимая рта, сквозь зубы, и очень торопился. Наверное, я оторвал его от интересной игры. Ну, а мне торопиться некуда. Я вошёл в комнату, сел на диван и стал читать книгу. Прочитал страничку, прочитал другую, слышу, за стенкой кто-то запел.
Шли лихие эскадроны
Приамурских партизан…
Поёт человек и пусть себе поёт, если ему весело. Я сам люблю петь. Только я это подумал, как за стеной снова раздалось:
Шли лихие эскадроны
Приамурских партизан…
Теперь он пел громче, почти кричал, а на словах «лихие эскадроны» подвывал немного и захлёбывался. Потом запевал опять и опять… и всё про партизан. Я пробовал читать книгу, но у меня ничего не получалось. Певец так завывал, что я не вытерпел, вышел в коридор и постучал в соседнюю дверь. Песня раздалась ещё громче. Я даже удивился, как это можно так петь. Я постучал ещё раз и ещё… Наконец пение прекратилось, за дверью раздалось шмыганье носом и глухой голос сказал:
– Чего?
– Послушайте, не можете ли вы петь потише?
– Ладно, – согласился певец и тут же заорал так громко, что я попятился от двери:
Шли лихие эскадроны
Приамурских партизан…
Потом началось что-то совсем непонятное. «Шли лихи-и… Шли лихи-и… Шли лихи-и…» – выкрикивал певец не своим голосом.
Я совсем растерялся. Может быть, за дверью сумасшедший? И тогда надо звать на помощь докторов, санитаров. Может быть, это очень опасный сумасшедший, и на него нужно надеть смирительную рубашку. Я осторожно приоткрыл дверь и увидел: лежит на оттоманке тот самый мальчишка, что впустил меня в квартиру, кусает подушку, бьёт ногами по валику и горланит песню. А из глаз его бегут слёзы.
– Чего это ты орёшь? – спросил я.
Мальчишка стиснул зубы, сжал кулаки.
– Ухо болит. – Потом лягнул ногой и снова запел: – Шли лихи-и…
– Вот смешной! – начал было я. – Ухо болит, а ты поёшь. – Но мальчишка посмотрел на меня такими глазами, что я прикусил губу. Я догадался.
Когда я был солдатом, у меня тоже однажды заболело ухо ночью в казарме. Плакать солдатам нельзя ни за что. Я ворочался с боку на бок, так же вот грыз подушку и сам не заметил, как раздвинул прутья на спинке кровати и сунул между ними голову. Потом боль утихла, и я уснул. А когда проснулся, то не мог встать, не мог вытащить обратно голову. Пришлось двум солдатам разжимать прутья, а ночью я разжал их один. Вот какая была боль.
Я с уважением глянул на мальчишку, а он на меня – залитым слезой глазом. Он молчал, и ему это было очень трудно.
Я бросился звонить по телефону в поликлинику. Меня долго расспрашивали, что болит, у кого болит… Наконец сказали: «Будет доктор».
Я ходил по комнате, и, как только за стеной раздавалось про партизан, я начинал подпевать. Вот так мы пели: он в одной комнате, я – в другой.
Скоро приехал врач – молоденькая чернобровая девушка в белом халате. Она сразу спросила:
– Где больной?..
Я показал на мальчишкину дверь. А он там снова загорланил про своих партизан.
– Как вам не стыдно обманывать? – рассердилась девушка доктор. – Какой же это больной, если он песни распевает таким диким образом?
– Доктор, это настоящий больной, это такой больной… – И я рассказал всё как есть. Девушка вошла в комнату к мальчишке и твёрдым голосом сказала:
– Смирно!.. Прекратить пение!
Мальчишка затих, сел на оттоманке. Сидеть смирно ему было трудно, у него всё время дёргались ноги.
Девушка-доктор налила ему в ухо пахучей жёлтой камфары, обложила ухо ватой и завязала бинтом. А меня заставила вскипятить воду для грелки.
Пока мы возились, мальчишка молчал, только губы у него шевелились: он потихоньку – про себя – пел свою песню.
Девушка доктор скоро ушла к себе в поликлинику. Больной уснул. А я сидел в комнате рядом, ждал своего друга и думал: «Что это за мальчишка, который умеет петь в такие минуты, когда взрослые и те подчас плачут?..»
Позже я узнал, что имя у него очень весёлое – Кешка, и услышал много всяких рассказов о нём и его товарищах.
Вот они.
Кто нагрел море
Когда Кешка был совсем маленьким, он ездил с мамой далеко на Чёрное море, в Крым.
Кешкина мама работала на заводе и училась в вечернем институте. На заводе ей дали путёвку, чтобы отдохнула как следует, загорела. Мама решила взять Кешку с собой. Все ленинградские знакомые говорили: «Чёрное море не такое, как наше – Балтийское. Оно громадное и очень тёплое». Ещё они говорили, что по Чёрному морю проходит государственная граница с Болгарией, Румынией и Турцией… Кешка был страшно горд оттого, что всё это увидит своими глазами.
Приехал Кешка в Крым поздно