Казино «Бон Шанс». Василий Веденеев
– но, вроде бы, уже подкрадывается, настырно отыскивая лазейку, чтобы зацепиться кончиком острого отравленного когтя и рвануть душу болью…
Петр плотнее задернул шторы, но свет зажигать не стал: глаза устали от работы и хотелось немного посумерничать, предаваясь бездумному времяпрепровождению, тем более, это удавалось так редко. Он опустился в глубокое мягкое кресло и блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной и покоем…
Однако долго побыть одному не удалось: на широком подлокотнике тихо и неслышно, как кошка – только она умела это так делать, – пристроилась Ирина. Чуть приоткрыв глаза, он увидел волнующий изгиб ее крутого бедра и туго обтянутые шелковистым нейлоном круглые колени, словно нарочно выставленные напоказ из-под короткой юбки. Она знала, что у нее красивые ноги, способные сводить мужиков с ума, и никогда не забывала об этом. Ему захотелось погладить ее по колену, ощутить ладонью его упруго-податливое тепло и в то же время манящую прохладу желанного женского тела. Но вместо этого он плотно сомкнул веки и не шелохнулся, будто не заметил ее присутствия.
– Ты опять уходишь? – она ласково провела ладонью по его волосам и слегка пощекотала за ухом, как бы призывая к игре, но он вновь не отреагировал.
– Ты уходишь? – уже серьезно повторила она. – Надолго?
Отвечать не хотелось. Как было хорошо – бездумно и спокойно полулежать в кресле, пока она не появилась. Однако Ирина не из тех, кто позволяет пропускать свои вопросы мимо ушей. Придется ответить.
– Не знаю.
– А кто знает? – не унималась она. – Может быть, мне стоит позвонить отцу?
– Вряд ли и он знает, – лениво процедил Петр.
– Тогда кто? – он всегда любила добиваться своего, и эта ее черта иногда его сильно раздражала, а временами вообще приводила в бешенство.
– Наверное, только Бог и Судьба, – Петр попытался отшутиться, но она не приняла шутки.
– Опять высокопарные слова? – Ирина презрительно скривила ярко накрашенные губы. – Когда человек бросается громкими словами, невольно задумаешься: дурак он или закоренелый лицемер? Но ты, Петенька, далеко не дурак! Постеснялся бы, в наше-то время, так говорить.
Она явно начинала злиться, а это совершенно ни к чему: лучше не доводить ее до такого состояния, не то потом всем станет тошно. Уже проверено на опыте.
– Кому все это нужно?! – скрывая нараставшее раздражение, она слегка дернула его за ухо.
– России.
– Продолжаешь лицемерить? – Ирина зло прищурилась. – Сейчас все только и думают, как бы…
– Знаешь, как сказал Христос? – перебил он ее. – «Если все, значит, не Я!»
– Нашел авторитет!
– Его популярность не знает границ и не подвержена тлению времени. Он выдержал больше веков, чем нынешние авторитеты десятилетий.
– Не уходи от разговора, – она положила ладонь ему на голову, словно намереваясь повернуть лицом к себе. – Она еще есть, наша Россия?
– Угадай, чего мне иногда больше всего хочется? – все так же не открывая глаз, спросил Петр.
И тут резко и требовательно зазвонил телефон, стоявший на полу около кресла. Меркулов встряхнул головой, открыл глаза и… проснулся.
Бог мой, оказывается, все это лишь сон, только сон, не более того! Ирины и в помине нет на подлокотнике кресла, а их многолетней давности разговор просто привиделся ему, сохраненный услужливой памятью. У-ух уж эта память! Почему она у него такая, что умеет усердно хранить в себе все – плохое и хорошее, и даже то, что он страстно желал бы навсегда забыть? Мало того, она подсовывает подобные воспоминания в самые неподходящие моменты.
Ладно, оказывается, это всего лишь сон. Сон, и больше ничего. Однако резкий звонок телефонного аппарата самый что ни на есть реальный. Он сердито тренькнул и замолк.
«Сделал свое дело? – неприязненно покосился на него Меркулов. – Вдруг во сне наш разговор закончился бы совершенно иначе, чем он закончился на самом деле много лет назад? А ты не дал досмотреть и дослушать».
Он потянулся, разминая слегка затекшее во сне большое, сильное тело, и тут телефон зазвонил вновь. Петр снял трубку и привычно буркнул в микрофон:
– Да!
– Питер? – донеслось до него сквозь треск помех на линии, и сердце слегка замерло: так его называл лишь один человек на свете. Неужели? Неужели Большой Христофор[1] перегнал свою ладью с Даугавы на Москва-реку и высадил с нее на облицованный гранитом берег доброго приятеля юных лет Ояра Юри?
– Ояр? Ты? – боясь ошибиться, чуть осевшим голосом неуверенно спросил Меркулов.
– Я, герр Питер! – коротко хохотнули в наушнике. – Не ожидал?
Петр тайком облегченно вздохнул: за те мимолетные секунды, пока он ждал ответа, сердце вновь успело замереть, как перед прыжком в неизвестность.
– Почему же, – вполне искренне ответил Меркулов. – Я не просто ждал, я мечтал услышать тебя.
А про себя думал: «Особенно после того
Большой Христофор – легендарный паромщик на Даугаве из латышского эпоса.