Последнее искушение. Никос Казандзакис
на то и воля Божья, чтобы он изготовлял кресты. Отпусти его! И давай не будем противиться деяниям Божьим! Это я для твоего же блага говорю. Дважды два – четыре!
Вырвавшись из объятий пастуха-верзилы, Сын Марии сразу же пошел прочь. Старухи визжали у него за спиной, яростно потрясая серпами.
– Пойдем, почтенный Зеведей, – сказал верзила. – Отмоем руки, прикасавшиеся к распинателю, и уста, говорившие с ним.
– Не обращай внимания! – ответил старик. – Конечно же, пошли – поможешь мне. Я спешу: сыновей моих нет. Один отправился в Назарет посмотреть, как происходило распинание, а другой – в пустыню, чтобы стать святым. Вот я и остался один со своими рыбачьими лодками. Пошли, вытащим неводы: они уже, наверное, полны рыбы. Я и тебя без рыбы не оставлю.
Они отправились в путь. Старик был в хорошем настроении.
– Послушай-ка, а Богу-то как быть? – спросил он, смеясь. – Мы ведь тоже ему надоели. Рыбы взывают: «Не гони нас, Господи, чтобы не попасть нам в невод!» Рыбаки тоже взывают: «Гони рыб, Господи, чтобы попали они к нам в невод!» Кого же Богу слушать? То рыб он послушает, то рыбаков. Так вот и движется мир!
Между тем Сын Марии взбирался вверх по козьей тропе, желай обойти стороной скверну – грешную деревню Магдалу. Прелестная и гостеприимная, лежала она среди финиковых пальм на перекрестке богатых торговых путей, по которым шли днем и ночью караваны то от Евфрата и Аравийской пустыни к Великому морю, то из Дамаска и Финикии к покрытому свежей зеленью ложу Нила. Есть там, у самого входа в селение, и колодец с прохладной водой, на краю которого сидит размалеванная женщина с обнаженной грудью и улыбается купцам… Прочь отсюда! Пойти по другой дороге, срезать путь напрямик к озеру и поскорее добраться до пустыни! Там, у пересохшего русла, ожидает его Бог.
Юноша вспомнил о Боге, сердце его встрепенулось, он ускорил шаг.
Солнцу уже стало жаль девушек, жавших в поле, оно начало клониться к закату и становилось ласковее. Откинувшись навзничь, жницы улеглись на снопах, чтобы перевести дыхание, перекинуться бесстыдными шутками, похохотать. Весь день на солнце, с распахнутой грудью, вспотевшие, рядом с мужчинами, которые тоже вспотели, девушки распалились и теперь освежались шутками и смехом.
Сын Марии услышал их смех и раззадоривания, покраснел и зашагал еще быстрее, чтобы никогда больше не слышать человеческих голосов. Он стал думать о другом. На память ему пришли слова кряжистого чабана Филиппа, он вздохнул и прошептал:
– Они не знают, как я страдаю, не знают, почему я изготовляю кресты, не знают, с Кем я борюсь…
Два крестьянина вытряхивали в хижине из бород и волос пыль и солому и умывались. Должно быть, это были братья. Их старая мать накрывала на каменной скамье скромный ужин, пекла на углях кукурузу, и в воздухе стояло благоухание.
Крестьяне увидали измученного, покрытого пылью Сына Марии, и им стало жаль его.
– Эй, куда это ты торопишься? – позвали они. – Ты, видать, издалека, а котомки у тебя нет. Перекуси-ка с нами краюхой хлеба!
– Попробуй и кукурузы! – сказала мать.
– Выпей-ка