Апрельский туман. Нина Пипари
лишил меня единственного светлого луча в моей пустой и безрадостной жизни. И я почти ненавижу маму.
Я знаю, что сейчас мой рот откроется – и на другой конец линии польются грубые, полные злобы слова, а в ответ потекут горькие слезы, а потом совесть вгрызется в затылок и не отпустит, пока не наполнит своим ядом все мое существо. Внезапно изменения в маминой интонации подсказывают мне, что скоро все ее аргументы иссякнут – и она пойдет по второму кругу. Важно не упустить этот момент и вовремя попрощаться. Привычно «проугукав» что-то в ответ, я кладу трубку и на цыпочках иду в свою комнату. Не снимая ботинок, ложусь на кровать и обреченно размышляю о том, как все было бы замечательно, не позвони мне мама. Теперь остается только мечтать, что Леда пригласит меня поиграть.
Ледино настроение представлялось мне чем-то вроде «эффекта бабочки» – оно складывалось из цепи случайностей, которые были случайными лишь на первый взгляд. На самом деле – вынь хотя бы одно звено (или добавь лишнее) – и вся цепь разрушится, и ей уже не захочется меня видеть, не захочется впустить меня в свой уютный и красивый мир. Ах, какая мама все-таки толстокожая!
Я чуть не плачу от бессильной злобы. И хотя внутренний голос бубнит где-то далеко, где-то в самом хвосте длинной вереницы мыслей, что ненавидеть родную маму за то, что она позвонила дочери узнать, как у нее дела, – просто смешно и нелепо, – я никак не могу перестать злиться. Перебрав в памяти все те промахи, которые, как мне казалось, мама совершила в своей жизни, пройдясь с презрением по всем ее недостаткам, я уже собралась было позвонить ей и высказать все, что думаю на ее счет, как вдруг услышала волшебный звук скребущихся в дверь ногтей. Ура! Мама, я великодушно тебя прощаю; жизнь прекрасна, во всяком случае, в ближайшие несколько часов.
***
Приближение выходных для меня – каждый раз испытание. С одной стороны, я рада, что не нужно никуда идти и я могу целый день провести с Ледой в нашем маленьком упорядоченном мирке. С другой стороны, я ощущаю колоссальное, неподъемное чувство вины, причем это чувство тем тяжелее, что я ничего не могу сделать, чтобы избавиться от него. Я отлично знаю, с каким нетерпением ждут моего приезда домой старики, – для этого мне не нужно звонить домой и спрашивать у мамы, как дела, – я чувствую их любовь, их надежду на мою ответную любовь, на мое «выздоровление», их веру в мои силы, в то, что непонятным образом все сможет идти так, как раньше, и я буду непрерывно радовать их своими успехами, своей жизнерадостностью, своей зависимостью от них, и снова стану послушной девочкой и буду читать книги их Учителя и верить на слово тому бреду, который довел меня бог знает до чего!
Все это я обдумываю, уставившись в экран компьютера и пробегая в сотый раз одну и ту же строчку очередной книги. Я думаю об этом снова и снова. И опять переношусь в те годы, когда все было так паршиво, что словами не передать, и опять прихожу к мысли, что это родители во всем виноваты, и начинаю злиться на них, представляя, какой