Создатель Лун с иллюстрациями Сантьяго Карузо. Роберт Чамберс
следующее утро, часов около девяти, я вошел в таверну «Груа», сел за длинный выцветший дубовый стол и кивнул Марианне Брюйер, а та, в свою очередь, приветственно качнула своим белым чепцом.
– Ну, моя банналекская умница, скажи мне: чем побалует таверна «Груа» путника перед долгой дорогой?
– Сидр? – спросила она по-бретонски.
– С капелькой красного вина, – добавил я.
Она принесла восхитительный сидр Кимперле, и я плеснул в него немного бордо.
Марианна смотрела на меня, и в ее черных глазах плясали смешинки.
– Что это ты так раскраснелась, Марианна? – спросил я. – Жан-Мари заходил?
– Мы с ним поженимся, месье Даррел, – ответила она со смехом.
– С каких это пор Жан-Мари Трегунк потерял голову?
– Голову? О месье Даррел, вы, должно быть, хотели сказать «сердце»!
– Точно, – кивнул я. – Жан-Мари – практичный парень.
– Это все благодаря вашей доброте… – начала девушка, но я поднял руку со стаканом.
– Это все благодаря ему самому. За твое счастье, Марианна! – и я хлебнул сидра от души. – А теперь, – продолжал я, – скажи-ка, где я могу найти Ле Бьяна и Макса Фортена?
– Месье Ле Бьян и месье Фортен наверху, в большом зале. По-моему, они изучают пожитки Красного Адмирала.
– Чтобы отослать их в Париж? Ага, я так и знал. Можно мне к ним подняться, Марианна?
– С Богом, – улыбнулась девушка.
Я постучал в дверь большого зала на втором этаже, и мне открыл коротышка Макс Фортен. Его очки и нос покрывала пыль; шляпа, украшенная бархатными ленточками, сбилась набекрень.
– Входите, месье Даррел, – сказал он. – Мы с мэром пакуем вещи Пурпурного Императора и бедняги Красного Адмирала.
– Коллекции? – спросил я, проходя в комнату. – Будьте очень осторожны с этими коробками для бабочек! Крылья или усики могут сломаться от малейшего удара.
Ле Бьян пожал мне руку и указал на огромную кучу коробок.
– Они все с пробковым дном, – сказал он, – но мы с Фортеном все равно обкладываем их войлоком. Перевозку оплачивает Энтомологическое общество Парижа.
Объединенные коллекции Красного Адмирала и Пурпурного Императора поражали воображение. Я поднимал и осматривал коробку за коробкой с великолепными бабочками и мотыльками; каждый экземпляр был тщательно подписан на латыни. Пылали багрянцем бабочки-медведицы; желтушки являли взору целые симфонии оранжевых и бледно-желтых тонов; коробки с нежно-серыми и пыльно-бурыми бражниками перемежались подборками ярких, пестрых Ванесс.
В отдельной просторной коробке в гордом одиночестве красовался пурпурный император, он же большая радужница, Apatura Iris, – тот роковой образец, который дал Пурпурному Императору его прозвание и оборвал его жизнь.
Я вспомнил эту бабочку и загляделся на нее, вздернув бровь.
Ле Бьян поднял голову – он сидел на полу, заколачивая деревянный ящик, уже заполненный коробками.
– Итак, – сказал он, – решено, что мадам,