Все люди – животные. Магдалина Шасть
больной Польских? Роман, кажется, – начала свой рассказ Вика, взволнованно облизывая пухлые губы. Судя по выражению её лица, сказать ей хотелось что-то действительно важное.
Одна из ламп дневного света над Викиной головой погасла и прекратила гудеть. В кабинете стало тихо и по-осеннему уныло.
– Помню, конечно, – приподняла левую бровь доктор, не понимая, к чему клонит Вика. Видимо, сердобольная девчонка опять что-то там себе надумала. Дитё совсем, хочет весь мир от скверны очистить, наивная.
– Так вот. Романа Польских жена избивает и голодом морит, – выплеснула, наконец, терзающую её информацию, медсестра, – Это сто процентов! Я давно за ними наблюдаю.
Так Инна и знала. Нет бы домой идти, поужинать и книжку хорошую почитать, Вика об обречённом больном беспокоится. А их на участке Калининой много. Если так о каждом душу рвать, то и души не хватит. Врач-терапевт многое в своей жизни повидала.
– Плохо, конечно, но мы-то что сделаем? – честно говоря, меньше всего Инне Степановне хотелось говорить сейчас о Польских. Это, наверное, единственная семья, которая никогда и ничего от неё не требовала. Супруга Польских, тихая, какая-то зашуганная женщина, ещё молодая, но с погасшим, утомлённым взглядом, никогда не писала жалоб и была довольна всем, что давало ей государство.
– Как что? Инна Степановна, – разочарованно протянула Вика, встряхнув русыми кудряшками, – Нужно проявить нашу гражданскую позицию. Она же над немощным человеком издевается! Над тем, кто слабее.
– Вика. Чем ты свои слова докажешь, а? Доказательства есть? Да и не твоё это дело, дорогая, – Инна разозлилась, – Относительно молодой мужчина, сильный, крупный, здоровый, в одночасье стал инвалидом, перспектив на выздоровление у него нет, уже пять лет он прикован к постели, мучает привязанную к нему жену. Ну, и сам, наверное, мучается, но уже никому не скажет об этом. Я вообще в таких случаях за эвтаназию, – выпалила доктор, выключая компьютер и всем своим видом показывая, что разговаривать больше не хочет, – Я домой собираюсь, и ты иди.
– Эвтаназия?! – Вика даже взвизгнула от возмущения, – Как Вы можете так? Это же ЧЕЛОВЕК! Человек, понимаете? Даже собаку больную жалко, и кошку. А Вы предлагаете инвалидов убивать?!
– Вика, не надо так категорично. Иди домой, и чая с ромашкой попей. А ещё лучше – пустырника. Ты какая-то возбуждённая сегодня.
– Я Вас уважаю, конечно, Инна Степановна, но Вы не правы. Вы очень не правы! – на Вику было жалко смотреть.
– Вик, да ты что, плачешь, что ли? Успокойся. Завтра вместе к Польских сходим. Успокойся, говорю! – Инна уже жалела, что так резко Вику осадила. Зачем она про эвтаназию ляпнула? Нет у них в стране никакой эвтаназии, – Хватит, Викулька. Ну, ты чего?
Медсестра коротко всхлипнула, тут же горько разрыдалась и вылетела из кабинета пулей.
Инна Степановна задумчиво подошла к шкафу с одеждой. Что это за поколение такое: чуть что, сразу в слёзы, категоричные, непримиримые? Все сплошь на антидепрессантах и по психологам ходят? В её время было иначе: