Синдром неизвестности. Рассказы. Евгений Александрович Шкловский
зачем? Вспомнить молодость? Протестировать себя на внутреннюю свободу или на определенную реакцию мужской природы, учитывая волнующую близость живой женской плоти?
С этим еще предстояло разобраться.
Тут бы и закончить повествование.
Ну уговорил себя человек публично обнажиться, отбросил стыд и прочее, что обычно связывается с неприкрытой наготой. То есть приравнял свое тело к телам других живых существ – кошек, собак, обезьян, антилоп и тигров (птицы не считаются). Вошел в другую, инакую, но изначальную реальность, которая называется словом «природа» и где половые признаки, у человека почитающиеся как нечто скоромное и тем самым обретающие заведомую двусмысленность, ничем не отличаются от других, вполне легитимных частей тела.
Однако история имеет продолжение.
Как намекнул мне приятель, постоянные посетители этого участка пляжа не просто так объединились. Оказывается, что-то эдакое они о себе возомнили. Ведь именно приятель произнес это слово, как бы между прочим, но с некоторым нажимом, пусть и с легкой иронией: бессмертные.
То есть вроде как они – бессмертные.
Дескать, а ты не хочешь примкнуть? Не хочешь избавиться от мучительной раздробленности и обрести гармоничную цельность?
Это он (или кто?) изрек: разве не стыд делает человека обрубком, инвалидом и в конечном счете смертным? Нагота – лишь возвращение к природе, а природа бессмертна, каковыми, собственно, и были Адам и Ева в эдемском саду до злополучного яблока. Нужно избавить свое тело, верней, свое испорченное сознание от накипи, отчистить до состояния первозданной сияющей чистоты. Открыть тело и душу – вот и все, что требуется. Пройтись босиком по горячему или прохладному прибрежному песку, услышать голос ветра, почувствовать его ласковое прикосновение к коже, обновить сознание шелестом листьев и игрой бликов на поверхности реки…
Сказал и сказал, и что дальше? Кто бы не хотел если не омолодиться, то обновиться? А там кто знает: может, вслед за обновлением вернется и молодость?
Ну и так далее.
Еще я вскоре заметил, что никто из честной компании на пляже не дотрагивался до другого. Совсем, даже по-дружески – такие все вдруг застенчивые. А ведь прикосновение что-то да значит. Причем очень важное. И не эротика здесь главное, а – доверие. Зная моего приятеля., который в молодости слыл закоренелым волокитой, трудно было поверить в такое целомудрие. И усмешка, пробивавшаяся на его губах, когда он рассказывал про бессмертие и цельность, задорные искорки в глазах не свидетельствовали ли совсем о другом?
Тем не менее каждый здесь сидел, или лежал, или купался в реке как-то отдельно от других. Вроде и рядом, но врозь. При этом общение все-таки происходило, очень негромко – шутки, смех, обмен репликами, однако как-то вскользь, в воздух. Я пытался перехватывать взгляды, когда кто-нибудь смотрел на другого, в лицо или в спину или на какие-то другие участки тела, но ничего особенного не обнаруживал… Взгляды какие-то затуманенные,