Не срывай голубых гиацинтов. Дарья Квант
и все, – приговаривал он, наклеивая пластырь поверх пропитанной спиртом ваты. – Теперь ответь еще на несколько вопросов, и на сегодня мы закончим.
– Да, мистер Эндрюс.
– Ты когда-нибудь болела ветрянкой, простудой?
– Болела, мистер Эндрюс.
– Процесс болезни шел тяжело?
– Не могу вспомнить. Но простудой я иногда болею до сих пор.
– Значит, все в норме… – пробормотал Роберт, не зная, рад он данному факту или нет. – Сейчас я отпущу тебя, но завтра ты должна быть готова к более напряженной работе. Нам предстоит многое изучить.
Астрид кивнула.
Роберт проводил ее до коридора и кинул взгляд на ее мимолетно расслабившиеся полуразжатые кулаки.
На ладони, пересекая линию жизни, расцветала красная полоса.
***
Любимый табак горчил. Роберт не помнил, когда в последний раз курил легкие сигареты, да и не нужно было помнить это детское позерство, лишь бы покурить вместе с одноклассниками, но так, чтобы глотку не жгло, а легкие не захотелось выплюнуть. Теперь все наоборот. В терпкости он видел некое очищение, очищение мыслей прежде всего, а его голова была набита ими под завязку, как котомка бывалого отшельника.
Роберт сидел у себя в гостиной и курил, слушая про успехи Александра на научном поприще. Тот рассказывал, наливая им обоим виски на донышки стаканов, и был так увлечен, что не видел чужой отстраненности. В другое время Роберт обязательно бы порадовался за своего протеже, но сейчас мозг был занят совершенно другим.
– Ты веришь в невозможное?
Запнувшийся на полуслове Александр изменился в лице, став более серьезным, словно его вызвали к доске как школьника, не смевшего не оправдать возложенные на него ожидания.
– Почему вы спрашиваете?
– Просто ответь.
– Ну, – немного подумал Александр, донеся таки стакан до Роберта. – Я считаю, что сам факт наличия того, что мы называем невозможным, делает невозможное возможным.
– Я знаю, что ты поклонник философии, но не мог бы ты ответить чуть менее пространно?
– Что есть явления, если не плод философии? Не просто так ее зовут царицей наук.
– Спустись на землю и стань на мгновение материалистом. Представь, что физическое тело человека подвержено неким странным… аномалиям.
– Уточните специфику вопроса, мистер Эндрюс, – Александр сел в кресло напротив, смочив губы виски и по-детски поморщившись.
– Уточняю. Ты веришь в то, что, скажем, кожный покров человека способен стать своего рода цветочной поляной?
– Тогда это уже не философия и не наука, а сумасшествие, согласны?
– И тем не менее, – развел руками Роберт, стараясь не выкладывать сразу все карты на стол. – Мы живем в удивительном мире, нам еще многое неизвестно.
– Даже если допустить, что на коже человека растут цветы, то это будет обосновано только тем, что это не цветы вовсе, а нечто похожее по виду, но различное по составу, некое производное организма.
В