О дивный новый мир. Остров. Возвращение в дивный новый мир. Олдос Леонард Хаксли
альфа-минусовик, управленческий работник в Мванза-Мванза, умрет от сонной болезни – это будет первый случай за полстолетия с лишним. Вздыхая, Линайна продолжала действовать иглой.
– Но это абсурд – так себя изводить, – возмущалась Фанни в раздевальне час спустя. – Просто абсурд, – повторила она. – И притом из-за чего? Из-за мужчины – одного какого-то мужчины.
– Но я именно его хочу.
– Как будто не существуют на свете миллионы других.
– Но их я не хочу.
– А ты прежде попробуй, потом говори.
– Я пробовала.
– Ну скольких ты перепробовала? – Фанни пожала насмешливо плечиком. – Одного, двух?
– Несколько десятков. Но эффекта никакого.
– Пробуй не покладая рук, – назидательно сказала Фанни. Но было видно, что в ней уже поколебалась вера в этот рецепт. – Без усердия ничего нельзя достичь.
– Усердие усердием, но я…
– Выбрось его из мыслей.
– Не могу.
– А ты сому принимай.
– Принимаю.
– Ну и продолжай принимать.
– Но в промежутках он не перестает мне нравиться. И не перестанет никогда.
– Что ж, если так, – сказала Фанни решительно, – тогда просто-напросто пойди и возьми его. Все равно, хочет он или не хочет.
– Но если бы ты знала, какой он ужасающий чудак!
– Тем более необходима с ним твердость.
– Легко тебе говорить.
– Знать ничего не знай. Действуй. – Голос у Фанни звучал теперь фанфарно, словно у лекторши из ФСЖМ, проводящей вечернюю беседу с двенадцатилетними бета-минусовичками. – Да, действуй, и безотлагательно. Сейчас.
– Боязно мне, – сказала Линайна.
– Прими сперва таблетку сомы – и все дела. Ну, я пошла мыться. – Подхватив мохнатую простыню, Фанни зашагала к кабинкам.
В дверь позвонили, и Дикарь вскочил и бросился открывать – он решил наконец сказать Гельмгольцу, что любит Линайну, и теперь ему уж не терпелось.
– Я предчувствовал, что ты придешь, – воскликнул он, распахивая дверь.
На пороге – в белом, ацетатного шелка, матросском костюме и в круглой белой шапочке, кокетливо сдвинутой на левое ухо, – стояла Линайна.
Дикарь так и ахнул, точно его ударили с размаха.
Полграмма сомы оказалось Линайне достаточно, чтобы позабыть колебания и страхи.
– Здравствуй, Джон, – сказала она с улыбкой и прошла в комнату. Машинально закрыл он дверь и пошел следом. Линайна села. Наступило длинное молчание.
– Ты вроде бы не рад мне, – сказала наконец Линайна.
– Не рад? – В глазах Джона выразился упрек; он вдруг упал перед ней на колени, благоговейно поцеловал ей руку. – Не рад? О, если бы вы только знали, – прошептал он и, набравшись духу, взглянул ей в лицо. – О восхитительнейшая Линайна, достойная самого дорогого, что в мире есть. (Она улыбнулась, обдав его нежностью.) О, вы так совершенны (приоткрыв губы, она стала наклоняться к нему), так совершенны и так несравненны (ближе, ближе); чтобы создать вас, у земных созданий