В лесу. Тана Френч
Фонтейн, похоже вырезанные из телепрограмм, газетный портрет Анны Павловой, письмо о приеме в Королевское балетное училище, изящное карандашное изображение юной танцовщицы, а в углу подпись: “Кэти в день рождения, с любовью от папы. 21.03.2003”.
Белая пижама, которую Кэти надевала в понедельник, валялась, скомканная, на кровати. Мы на всякий случай забрали и ее, и постельное белье, и мобильник – тот обнаружился в тумбочке, выключенный. Дневник Кэти не вела.
– Она некоторое время назад завела один, но через пару месяцев ей надоело и она его “потеряла”, – последнее слово Розалинд обозначила “кавычками” из пальцев и улыбнулась мне, – а новый у нее так и не появился.
Но мы забрали школьные тетради и дневник – все, где можно найти хоть малейшую зацепку. У обеих сестер было по парте “под дерево”, и на парте Кэти стояла коробочка с резинками для волос. Внезапно я узнал два шелковых василька.
– Уф! – выдохнула Кэсси, когда мы вышли из поселка на дорогу, и, запустив руки в волосы, взъерошила кудряшки.
– Где-то я это имя видел, причем сравнительно недавно, – сказал я. – Джонатан Девлин. Как вернемся, давай его по базе пробьем.
– Господи, хоть бы все и правда оказалось так просто, – откликнулась Кэсси. – В этом доме что-то все наперекосяк.
Я обрадовался – скорее, испытал облегчение, – когда она сказала это. В доме Девлинов меня многое насторожило. Джонатан и Маргарет, например, ни разу не дотронулись друг до друга, и никто из них почти не смотрел на супруга. Вместо кучки любопытных отзывчивых соседей рядом маячила призрачная тетушка Вера. Каждый из домочадцев словно прилетел с собственной планеты, но я так нервничал, что не знал, следует ли мне доверять собственным суждениям, поэтому хорошо, что эти странности и от внимания Кэсси не укрылись. Я не сломался и не рехнулся – я прекрасно знал, что надо лишь добраться до дома, сесть и переварить увиденное. И тогда все в голове уложится. Однако, в первый раз увидев Джессику, я едва сердечный приступ не заработал, и даже то, что они с Кэти близнецы, положение не спасло. Уж слишком это дело изобилует странными параллелями, и мне никак не удавалось стряхнуть неприятное ощущение, что это неслучайно. Каждое совпадение напоминало бутылку, которую море выбросило к моим ногам, на стекле выгравировано мое имя, а внутри – послание, написанное издевательски неразборчивым шрифтом.
Едва попав в интернат, я сказал соседям по спальне, что у меня есть брат-близнец. Мой отец хороший фотограф-любитель, и тем летом, однажды в воскресенье, он увидел, как мы с Питером проделываем на велике новый трюк – катаемся по ограде высотой до колена и соскакиваем с нее в конце. Он заставлял нас повторять его снова и снова, а сам скрючился в три погибели и все менял объективы, пока не извел всю черно-белую пленку и не получил задуманный кадр. На снимке мы зависли в воздухе – я держусь за руль, а Питер сидит спереди, раскинув в стороны руки, мы оба зажмурились и разинули рты (и громко, по-мальчишечьи вопили), а волосы дико разлохматились, – и я уверен, что сразу после