Маленькие милости. Деннис Лихэйн
Мэри Пэт, – говорит она, – я не могу обсуждать других работников.
После завтрака, так и не наверстав отставание, переходят к уткам и сопровождают в туалет тех, кому утка пока еще не нужна. Это нередко значит, что приходится подтирать задницы, и эту повинность Мэри Пэт находит еще более унизительной, чем мытье горшков. Кроме походов в туалет, помощь старикам не требуется, поэтому она с другими санитарками (а они тут все женщины) переходит к утренней помывке.
На звонок домой в обеденный перерыв никто не отвечает. Мэри Пэт снова набирает Морелло и попадает на мать Бренды. Нет, говорит Сьюзи, ни одну, ни другую не видела, но скоро обязательно объявятся.
– В первый раз, что ли? – спрашивает она. – Как пропали, так и вернутся. Ничего с ними не будет.
– Ну да, ну да… – произносит Мэри Пэт и вешает трубку.
После обеда, когда собирают подносы с едой для обитателей дома престарелых, Дотти Ллойд упоминает про «черного наркодилера, который самоубился» на станции «Коламбия» и застопорил все утреннее движение. Почему бы просто сразу не убрать его с путей, чтобы поезда могли проехать? Он и так губил других, толкая свое дерьмо, так теперь еще и мешает людям попасть на работу… По ее тону трудно понять, какое из прегрешений страшнее.
– Нашли его на путях в центр, – рассказывает Дотти. – Нет бы поимел совесть прыгнуть на пути из центра. Тогда бесились бы только дорчестерцы, да и хрен с ними.
Мэри Пэт приносит большой алюминиевый поддон с пакетиками молока и начинает переставлять их на пластиковые подносы, которые потом будут разносить по палатам.
– Ты это о ком?
Дотти протягивает ей сегодняшний вечерний выпуск «Геральд американ» со статьей «Поезд метро сбил мужчину». Ранним утром на станции «Коламбия» найден мертвым некто Огастес Уильямсон, двадцати лет. Полиция подтверждает, что причиной смерти стали множественные травмы головы.
Что погибший черный парень – наркодилер, нигде не сказано, однако догадка вполне логичная. Иначе с чего ему быть здесь, в их части города? Мэри Пэт, например, к ним не суется. И от знакомых ни разу не слышала, мол, хотим вечерком прошвырнуться за шмотками на Блю-Хилл-авеню или купить винила в «Скиппи уайтз». Она сидит в своем районе и через чертову границу ни ногой. Им-то что неймется? Зачем вечно нагнетать? Ездите в центр – пускай, там и так кого только нет: и черные, и белые, и даже пуэрториканцы. Все работают, жалуются на жизнь, начальников и город. Но спать-то возвращаются в свои постели, в свои районы, пока не наступит очередное утро и все не начнется по-новой.
Правда в том, что им друг друга не понять. Не то чтобы сама Мэри Пэт так придумала или захотела, просто так и есть. У них разные предпочтения в музыке, одежде и продуктах. И машины им нравятся разные, и спорт, и фильмы. Даже говорят они по-разному. Пуэрториканцы – ладно, эти тупо языка не знают, но большинство знакомых ей черных родились и выросли здесь, а все равно ведут себя, будто понаехавшие. Говорят на каком-то своем сленге,