Зажги свечу. Мейв Бинчи
стоял возле кухонного стола.
– Посуду после еды будем мыть по очереди, – сказала Элизабет. – Ты помой сейчас, а я – после ужина. Я пошла к себе.
Элизабет удалось продержаться достаточно долго, чтобы выйти из кухни, схватить в прихожей принесенную от Хартов сумку и взбежать по лестнице. Едва закрыв дверь, она бросилась на кровать, застеленную новым синим покрывалом, и запихала в рот наволочку с кружевными оборками, чтобы заглушить рыдания.
Она плакала, пока не засаднило в горле, не заболели ребра и не заложило нос настолько, что она едва могла дышать. Если бы не наволочка во рту, в доме звучал бы долгий одинокий вой.
Эшлинг считала, что Элизабет просто невероятная: сначала она так волновалась, что с родителями что-нибудь случится, а когда оно случилось, то вела себя как ни в чем не бывало. Написала совершенно спокойное письмо, где в основном рассказывала про новые шторы и свежевыкрашенные шкафчики на кухне, а не про переживания человека, оказавшегося между разведенными родителями. Маманя строго-настрого запретила Эшлинг болтать про это.
– Разве нельзя сказать Джоанни? Ну пожалуйста! – умоляла Эшлинг. – Видишь ли, я держала ее в курсе дела до того момента, как Элизабет назвала мистера Элтона «Гарри», как я и предложила, поэтому Джоанни захочет знать, что же случилось потом! Несправедливо рассказать историю и не довести ее до конца.
Маманя рассмеялась и согласилась, но запретила говорить про проблемы Элизабет с остальными. Если вдруг Элизабет приедет погостить, то вряд ли ей понравится, что весь город в курсе ее семейных дел.
– Ты думаешь, она когда-нибудь вернется? – Эшлинг очень этого хотелось, вот только лучше бы Элизабет приехала совсем скоро, иначе слишком много всего произойдет, замучаешься все объяснять. – Может, она приедет и снова пойдет здесь в школу в сентябре?
Маманя так не думала. Она предложила такой вариант в письме, но Элизабет ответила, что дома и так все плохо, а если она оставит отца одного, то будет только хуже.
– Вот уж не знаю, почему она тебе подобные вещи пишет, – недовольно пробурчала Эшлинг. – Мне она только про синие шторы написала.
– И мне написала… – На лице Эйлин появилось озабоченное выражение. – Мне кажется, она сильно расстроена… хотя они и привели дом в порядок, но не по той причине, по какой следовало бы…
– Маманя… – нерешительно начала Эшлинг, – а миссис Уайт… ну… мама Элизабет… считается ли, что она совершает смертный грех, живя с мистером Элтоном? Я знаю, она не католичка, но ведь вы вместе учились в католической школе… и ее крестили… и, может, она грешит…
Маманя, державшая в руках кухонное полотенце, бросилась к Эшлинг и принялась стегать ее по ногам полотенцем:
– Пойди прочь, глупая девчонка! Не морочь мне голову грехами! Только и слышишь что грех да грех… что за ерунду вы все болтаете!
Однако маманя смеялась. Кто-то нарушил клятву супружеской верности, а она смеется… Маманю иногда понять невозможно…
– Интересно, где они этим занимались? – размышляла Джоанни, пока они с Эшлинг