Триумфальная арка. Ночь в Лиссабоне. Эрих Мария Ремарк
чтобы меня потом вызывали.
– Я могу подождать у тебя. У нас есть время к тебе в гостиницу заехать?
– Да.
– Тогда лучше к тебе. А ты потом приедешь. Я буду ждать.
– Хорошо. – Равич назвал водителю адрес. Откинувшись назад, ощутил затылком ребристый кант спинки сиденья. Его ладони все еще накрывали руки Жоан. Он чувствовал: она ждет, чтобы он сказал что-то. Что-то о себе и о ней, о них обоих. Но он не мог. Она и так сказала слишком много. Да нет, не так уж и много, подумал он.
Такси остановилось.
– Поезжай, – сказала Жоан. – Я тут сама разберусь. Не страшно. Только ключ мне отдай.
– Ключ у портье.
– Значит, у него возьму. Пора научиться. – Она подняла с полу букет. – С мужчиной, который смывается, пока ты спишь, а возвращается, когда его не ждешь, приходится многому учиться. Сейчас прямо и начну.
– Я поднимусь с тобой вместе. Не стоит сразу так усердствовать. Достаточно того, что я опять тебя одну оставлю.
Она рассмеялась. Какое же молодое у нее лицо.
– Подождите, пожалуйста, минутку, – бросил он таксисту.
Тот как-то по-особому, медленно подмигнул:
– Могу и дольше.
– Давай ключ! – выпалила Жоан, когда они уже поднимались по лестнице.
– Зачем?
– Давай, говорю.
Она сама отперла дверь. На пороге замерла.
– Замечательно, – сказала она в темноту комнаты, куда с другой стороны сквозь пелену облаков заглядывала в окно полная луна.
– Замечательно? В этой-то конуре?
– Да, замечательно. Здесь все замечательно.
– Ну, может, сейчас. Пока темно. Но… – Равич потянулся к выключателю.
– Не надо. Я сама. А теперь иди. Только не вздумай опять возвращаться завтра, да еще к полудню.
Она так и осталась стоять в темном дверном проеме. Серебристый свет от окна смутным сиянием омывал ее голову и плечи. И было что-то таинственное, волнующее в этом неясном силуэте. Манто соскользнуло с ее плеч и черными волнами легло у ног. Она стояла, прислонясь к двери, и полоска света из коридора выхватывала из темноты лишь одну ее руку.
– Иди и возвращайся, – вымолвила она, затворяя дверь.
Температура у Кэте Хэгстрем спала.
– Она проснулась? – спросил Равич у заспанной медсестры.
– Да. В одиннадцать. Сразу спросила вас. Я сказала ей все, как вы велели.
– Про перевязки что-нибудь спрашивала?
– Да. Я сказала, что вам пришлось оперировать. Операция простая. Вы, мол, сами ей все объясните.
– И все?
– Да. Она сказала, раз это вы так решили, значит, все в порядке. Просила передать вам привет, если вы ночью еще раз заглянете, и сказать, что она вам доверяет.
– Вот как…
Равич постоял немного, не сводя глаз с ровного, как по линеечке, пробора в черных волосах девушки.
– Сколько вам лет? – спросил он вдруг.
Та удивленно вскинула головку.
– Двадцать три.
– Двадцать