Никогда. Роман Смородский
сжались в кулаки и по очереди бессильно врезались в плечи Ноя. Затем еще раз. Возможно, величайшая сила на планете уткнулась в него как слепой бездомный котенок, умоляющий прохожего об убежище от этого жестокого мира. Ной глубоко вздохнул и осторожно принялся снимать с головы фигуры повязку, насквозь пропитавшуюся спереди кровью. Красные дорожки побежали вниз по его плащу.
Окровавленные бинты упали на палубу. Когда ветер наиграется с ними, то, вероятно, сдует в воду, как и все предыдущие. Ной достал из кармана чистый бинт и начал накладывать новую повязку. Первые лучи солнца робко щекотали его абсолютно седые волосы. В этом теле мало что осталось от старого Ноя, который работал в клинике. Лишь ядро, самая суть его личности. Помогать. Отвести потоп как можно дальше от тех, кто остался снаружи. На случай, если этого окажется недостаточно, обезопасить как можно больше людей внутри. И повязки. Регулярно менять повязки.
Ковчег с мрачной решимостью обреченного выходил из устья реки в открытый океан. Ему предстояла долгая дорога на восток.
Глава 1. Застывшее лето
Снег уютно хрустит под ногами редких прохожих. Снежинки ведут свой печальный танец над светлыми островками парковых фонарей. Спокойствие разрезает лишь одинокий детский крик. Крик, до которого никому нет дела.
Ребенок в теплом синем комбинезоне стоит напротив одинокой скамейки, припорошенной снегом. Одна из его рукавиц лежит у него под ногами, но он не может за ней нагнуться. Взгляд его неподдельно округлившихся от страха глаз прикован к бумажному свертку, лежащему на скамейке. Угол свертка отклеился, обнажив содержимое.
Это цветы. Всего лишь цветы.
Ребенок набирает в легкие морозного воздуха и кричит. Кричит, кричит, и кричит, пока его голос не срывается, перейдя в слабый хрип. Ничто и никогда не внушало ему такого ужаса, как этот сверток на одинокой скамейке посреди зимнего парка. Ведь он точно знает: эти цветы мертвы. И он сам мертв. И все вокруг тоже мертвы. Иначе как объяснить их мертвое равнодушие?
Снежинки ведут свой печальный танец над светлыми островками парковых фонарей. Уютно хрустит под ногами редких прохожих снег. Спокойствие нарушал лишь одинокий детский крик ужаса, но и он уже умер. Совсем как эти цветы.
Говорят, в ту зиму российские морозы свирепствовали еще сильнее, чем обычно. Впрочем, может быть, эти люди ошибаются. В этой местности почти каждый декабрь кажется самым суровым и беспощадным в истории. Да, определенно – это был декабрь.
Где-то в России, а если точнее, то где-то в радиусе суток пути от Москвы, ехал поезд. В поезде было темно, грязно и жарко. А еще довольно пусто – мало выдалось желающих уезжать в такую погоду из теплых квартир. За его окнами царил ледяной ад – выл ветер, сыпал колючий снег, градусов было никак не больше, чем минус двадцать пять.
В купе номер шесть сидел мужчина. Черные, давно не стриженые волосы в беспорядке спадали на лоб и уши. Сильные на вид руки с длинными пальцами были скрещены на груди. Вены на этих руках проступали так четко, что казались