.
поэзию? А мне писать о закрытии фабрики, второй за год случай. Причем написать так, что это нисколько не трагедия городского масштаба, а лучшее решение. И пусть она старейшая в городе, и что, что на ней трудятся более двухсот человек, а продукция известна далеко за пределами родного городка. Писать надо не о том, что материальная база давно разворована и распродана, а владельцы в долгах как шелках, и даже выходными пособиями бывших работников обеспечить не смогут. Нет, это неправильная правда. Надо так: фабрику закроют на ремонт, а люди смогут попробовать себя в чем-то новом. Даже если фабрика снова не откроется, то на ее месте может появиться новый объект, который станет местом притяжения туристов, ведь мы живем в старинном городе, и приток туристов для нас очень важен. Вот так мы завуалируем и прикроем финансовые махинации нерадивых владельцев. Да здравствует ложь! Сладкая как мед, но с горьким послевкусием полыни.
Сначала я пыталась говорить правду. Этот случай мне припоминают на каждой планерке. Год назад Хулиганка бесцеремонно ворвалась ко мне в кабинет.
– Ну все, доигрались, правдорубы?! – заговорила она загадками. – Все, снимут меня, рады? Это ты с Ташкой сговорилась, да?
– Объясните толком в чем дело?
– Про детские сады ты писала?
– Я, а что?
– А то! – парировала Хулиганка, – меня по твоей вине вызывают на ковер в «белый дом», но я одна не пойду, ты кашу заварила, сама теперь и расхлебывай!
Белым домом мы называем старое с колоннами здание горисполкома. Пузатый дядька, с усами как обувная щетка, долго меня распекал за эту статью, в которой, всего-навсего упоминалось об очередном повышении родительской платы. Но дядька так не считал, ему мерещились народные волнения, смута.
– Снимайте! – театрально, со слезинкой в левом глазу, бросила сумку перед ним на стол Хулиганка, словно сумка – это символ ее власти. А я все это время никак не могла собраться, я все смотрела, как смешно шевелятся его усы и из головы не шли строчки из стихотворения Чуковского:
Таракан!
Таракан, Таракан, Тараканище!
Он рычит, и кричит,
И усами шевелит…
Я не сдержалась и прыснула, но вовремя закрыла рот ладонью.
– Плакать не нужно, барышня, – принял за рыдания мой смех Таракан. – Впредь будьте осмотрительнее и помните, вы теперь у нас на особом контроле. Можете быть свободны, – он отвернулся к окну, демонстрируя, что общаться больше не намерен. Мы быстро покинули кабинет, я смеялась всю дорогу до редакции. Хулиганка насупилась и не разговаривала со мной.
Телефон на столе тренькнул, заставив меня поднять отяжелевшую голову.
– Алло, – ну и голос у меня, – редакция газеты…
– Как ты, жива? – перебивает знакомый голос.
– Анька, ты как?
– Нормально, усосала литр рассола, накидалась Нурофеном и айда пахать, что тут скажешь?
– Мне бы твою жизнерадостность, – вяло завидую я.
– Что, опять Ташка-какашка?
– Они