Ненасыть. Ирина Сон
отворачивается к нотам.
– Да, он занят! – вскидывается Олеся, на секунду отрываясь от своих брюк.
– Пусть остается! – поддакивает мама.
Михася их единодушие не устраивает. Причем до такой степени, что лицо краснеет от гнева, а изо рта выливается поток отборной брани. Почему вдруг безобидное нежелание вызывает такую бурную реакцию, Серый не понимает, но то, что Михась готов расколотить что-нибудь, видно невооруженным взглядом. А Тимур не собирается уступать и смотрит со своей фирменной наглой ухмылкой, чем подливает масла в огонь.
– Пусть играет, правда, – быстро говорит Серый. – Под музыку интереснее же таскать. И дамам нравится.
– Нравится, нравится. Пусть останется, – кивает Верочка и, сложив губки бантиком, жалобно смотрит на мужа. Тот захлопывает рот и тяжело дышит. Видимо, отказать беременной жене ему не позволяет совесть. Но сдерживать ярость Михасю нелегко – его руки сжимаются в кулаки, а глаза белеют.
Серому даже хочется отступить на пару шагов. Михась выглядит так, словно мечтает разорвать Тимура.
– Миша, отставить! – вмешивается Прапор и чуть ли не выталкивает его в коридор. – Давай, успокаивайся. Пусть Тимка играет. Что, мы без него не справимся? Мы не безрукие инвалиды и не старики! А Верочка порадуется, ей полезно классику слушать. Говорят, от классики рождаются умные дети. Ты же не откажешь жене, в самом деле?
– Нет, – бормочет Михась и глубоко дышит, беря себя в руки. – Верочке – ни в чем не откажу.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно заключает Прапор и машет Серому рукой. – А ты быстро за нами!
– Тимур, сыграешь вальс? – спрашивает мама.
– Не вопрос!
Довольный Тимур переворачивает страницу, и под смутно знакомую мелодию Серый с Прапором и Михасем идут таскать улья на другой конец улицы, в заросший сад того самого дома, который разделен границей пополам. Этот дом не подходит для жизни, но зато у него сохранилась бытовка, у забора растут роскошные кусты акации, а весь огород порос полевыми цветами. И все это великолепие находится достаточно далеко от их дома. Пчелы не будут залетать к ним во двор, а значит, не покусают Олесю.
Ящики тяжелые, переносить их нужно плавно и осторожно, чтобы не открывались отверстия. С Тимуром они бы справились быстрее, но он занят, и времени и сил уходит гораздо больше.
Да еще Михась снова заводится, едва ступает за порог:
– Виолончель у него! Чайковский, видите ли! Лапки, в царя мать! Ну я его…
– Михась, сосредоточься на ульях, – строго говорит Прапор. – Ты сейчас пчел растрясешь.
– Нет, Прапор, ты же видел, как он нос задрал! Будут мне тут всякие малолетки указывать…
– Михась, ты поставишь его на место потом, – отрезает Прапор. – А пока пусть сидит и радует девочек. Девочкам надо радоваться. Да?
– Да, конечно. Девочкам надо радоваться. Их пугать нельзя, – соглашается Михась и замолкает, глубоко вздохнув.
Серый сопит и не спорит, хотя считает, что Тимур заслужил