Выжига, или Золотое руно судьбы. АНОНИМУС
с погонами капитана глядели друг на друга, потом на губах Мазура заиграла такая сияющая улыбка, что, казалось, озарила не только лицо старлея, но и всю мрачную обстановку вокруг.
– Вот черт! – сказал старший лейтенант. – Не может быть! Мишка, чертяка!
И он бросился обнимать брюнета, сидевшего за столом. Но тот выставил перед собой руку и даже немного отстранился назад.
– Не Мишка-чертяка, – строго сказал он, – а товарищ капитан… А еще лучше – гражданин капитан.
Лейтенант застыл, улыбка медленно и как-то растерянно сползла с его лица.
– Уже и гражданин, – повторил он недоверчиво. – Шутишь, да? Мы же сто лет с тобой не виделись…
– Да, не виделись. И еще бы сто лет не видеться, – с неожиданной досадой проговорил тот, кого он назвал Мишкой.
На самом деле человека за столом звали Михаил Олегович Елагин, он был капитаном НКВД и старинным, с детских еще лет, приятелем Андрея. Оба выросли в одном ленинградском дворе на Выборгской стороне, ходили в один детский сад и одну школу и вместе отбивались от уличных хулиганов, засевших, словно пауки, в каждой почти питерской подворотне. На руке у Мазура до сих пор виден был бледный шрам от финки, которой уличный оголец целил в бок Мишке и которую Андрею тогда удалось отбить кулаком.
Увидев брызнувшую из-под лезвия кровь, шпана разбежалась, а Мишка, хныча от ужаса, все же дотащил приятеля до дома и сдал на руки тетке. Луиза Владиславовна, увидев залитого кровью Андрея, не стала ругаться и причитать, даже «пся крев» не сказала, а просто посадила племянника на диван и, обработав рану йодом, споро перевязала ее бинтом. Тетка была медсестрой и видела еще и не такое. Однако, по ее мнению, просто обработать рану было недостаточно, и она, слегка наклонившись над племянником, стала читать заговор. Тетка была не просто медсестрой, но потомственной ведуньей и умела словами останавливать даже самую сильную кровь и заговаривать неизлечимые болезни. Так, во всяком случае, считала она сама, а Анджей не спорил – пусть думает что хочет, лишь бы не злилась. Потому что, когда тетка злилась, тут надо было выносить всех святых. Лицо ее становилось ледяным, словно из мрамора, одни глаза горели чудовищным светом, как у горгоны Медузы – казалось, задержи взгляд, и окаменит, превратит в холодную статую.
И вот теперь Мишка, а точнее сказать, капитан Елагин, сидел напротив Мазура и смотрел на него каким-то странным и одновременно очень знакомым взглядом. Взгляд этот Мазур в конце концов вспомнил: точно так же смотрел на него Мишка, когда ему распороли руку финкой. Во взгляде этом были и страх, и жалость, и невозможность помочь.
Чего, однако, мог бояться капитан из особого отдела и о чем жалеть?
– Садись, лейтенант, – сказал Елагин, кивая на второй стул, стоявший возле стола.
– Мерси, – отвечал Мазур, садясь, а сам подумал, почему это так выходит, что к подполковнику для краткости часто обращаются «товарищ полковник», а старшего лейтенанта для той же краткости зовут просто лейтенантом. Почему и отчего такая несправедливость, товарищи военнослужащие?
Вслух