В споре с Толстым. На весах жизни. Валентин Булгаков
Но бедняки находят все же, что эта поэзия не кормит их, и часто ропщут, изнемогая в непосильном труде. Те же из моралистов, что «не приемлют мира», отнюдь не идут по стопам Христа, отрицая наши нужды и выступая против их удовлетворения. Словом, палестинская идиллия кончилась, и все в мире повернуто на практический и разумный лад.
Учение о двойственности нашей природы не следует понимать так, что дух и тело – это две стихии, находящиеся в вечном противоборстве. Нет, они дополняют друг друга. Тело мертво, слепо, пошло без духа, а дух нуждается в теле для своего проявления. Это – как музыка и музыкальный инструмент: одно без другого – ничто. В этом-то и смысл, и красота творения. Это-то и определяет путь и строй каждого отдельного существа и всего мироздания.
Для человека полнота и прелесть духовного заключается именно в том, когда оно не отвлеченно, а когда оно дышит в материи. Л. Н. Толстой при мне говорил однажды о том, что материальное является проводником духовного. Его даровитый ученик Сергей Булыгин тоже утверждал это, приводя в пример выразительность глаз, выразительность человеческого взгляда. А между тем есть люди, которые хотят выскочить из этого материального мира, что совершенно невозможно.
Состояния свободы от тела, – радостной, прелестной, одухотворенной свободы, – бывают только временные.
Хотя окружающий нас мир, по Канту и по Толстому, относителен и представляет собой только явления – феномены, а не вещи в себе – ноумены, и хотя условия восприятия его в пространстве и времени всегда показывают его нашему сознанию не тем, что он есть, – тем не менее, оставаясь сами в этом относительном и призрачном мире, составляя сами, пока мы сознаем себя телесными, часть его, мы не можем, не умеем, не в силах, да нам этого и не нужно, мы не должны – жить как бы вне его, только и исключительно – своим внутренним, бестелесным, духовным существом.
Главное – не можем. Если бы мы захотели этого, мы должны были бы ненавидеть внешний мир – как врага, и бежать, прятаться от него – как от врага. Но мы брались бы таким образом за не принадлежащую нам задачу, ибо не нами установлен мировой порядок. Кем же? Самой природой или, с точки зрения верующих людей, тем же Отцом, Богом, который хочет, чтобы мы жили именно в этом внешнем мире. Конечно, Бог – Deus sive natura26 (по Спинозе) – не мог дать нам этот мир для того, чтобы мы его ненавидели. Он дал нам внешний мир для того, чтобы мы любили его и разумно пользовались им.
Любовь к миру – азбука для материалиста, который берет все вещи так, как мы их видим и воспринимаем, и который, отвергая всякую метафизику, признает объективную реальность эмпирического познания. И, конечно, такой подход к делу практически – самый разумный и единственно нужный. Он сразу ставит человека на твердую почву и содействует успеху его работы. Но мы применяемся к психологии и воззрениям религиозного человека.
Когда верующий человек говорит: тяжело мне во внешнем мире, я погрязаю в страстях, – Бог спрашивает его: а разве я не дал людям разума, совести и любви? Разве разум,