Ты – моя половинка. Елена Вернер
ткнул Коле в зубы кулаком. Что-то хрустнуло, Марина закричала.
– Тише, гражданка. Не будите честных людей, – упрекнул второй чекист. Марина бросилась ему в ноги:
– Забирайте и меня тоже. Я с ним!
– Тебя позже, – буркнул Никита.
И тут Коля обезумел.
– Сволочи! Гады! Оставьте ее в покое, она ни в чем не виновата! Не трожь ее своими лапами, урод! Мерзость! Не трогайте ее! Она не виновата!
Началась неразбериха, Марина все же кинулась к Коле, чекисты отшвырнули ее к шкафу, грубо скрутили Колю и поволокли. Никита бросил через плечо:
– А елочный шар с Иосифом Виссарионовичем кто в помойку сунул, а?
Всю ночь Марину лихорадило. Болели то почки, то селезенка, резко, схватками, как от ударов. Сердце больно стучало в грудную клетку. Иногда звенело в голове, будто сапогом пинали.
И тогда Марина начинала глухо, по-собачьи выть.
Варвара Ильинична приехала по телеграмме, через два дня. Все это время Марина не спала, круглосуточно стояла во дворе тюрьмы, стараясь узнать хоть какую-то весть о Коле. После приезда свекрови они стояли уже вдвоем, посменно.
А еще через неделю Марина упала. Посреди комнаты, их с Колей комнаты, как подстреленная.
Она перестала слышать биение его сердца.
Варвара Ильинична нашла ее через несколько часов. Черные Маринины взлохмаченные волосы будто кто-то мукой посыпал.
– Марина, Мариночка! Я узнала. Мне сказали, что Коленьку уже судили и выслали. Дали десять лет без права переписки. Но это же всего десять лет. Немного. Мы же его подождем, – лепетала Варвара Ильинична.
Марине было все равно. Правду она уже знала.
Она умерла через два года после него, в АЛЖИРе[5]. Она снова слышала свой разговор с Колей, когда они только познакомились. Тогда она сетовала, что слишком хрупкая и слабая, чтобы водить трактор или комбайн. Сейчас… Сейчас она была рада, что ее хилое тело так быстро сдается. Она устала. Тут всегда был ветер – то с песком, то со снегом. И некому было заслонить ее от этого проклятого ветра.
Часть третья
Она все еще не могла поверить, что это происходит.
Они сидели в просторной гостиной каменного особняка, на диване. Большие окна смотрели теперь в сад, а то, что у двери, – на аллею, по которой она сюда прибежала. Чуть заметно колыхалась занавеска. Ноги приятно ласкал длинный ворс кремового ковра. Пахло книгами, скрипучими половицами, высохшими чернилами и…
– Странно… На улице туман, а я чувствую, что пахнет, когда так, как будто солнце нагревает пол в старом деревенском доме. Такой теплый древесный аромат… Сухой…
– Знаю, – улыбнулся он. – Хочешь, чтобы было солнце?
Она не успела ответить. Косой солнечный луч упал в комнату через чистое стекло, начертил неровные четырехугольники света на полу. Пылинки, до этого невидимые, завихрились и заплясали, подсвеченные со всех сторон.
– Невероятно…
Она с восторгом уставилась на пылинки в солнечном луче. Потом забралась
АЛЖИР – Акмолинский лагерь жен изменников Родины ГУЛАГа.