Я возвращаюсь к себе. Аньес Ледиг

      Глава 1

      Два имени на почтовом ящике

      Я слишком стар и ни на что не годен.

      Они даже хотели запихнуть меня в дом престарелых.

      Никогда, слышите? Не дождетесь!

      Я хочу умереть здесь. По возможности прямо на этой скамейке, на краю леса.

      Отсюда я смотрю на дом внизу и думаю о Мадлене.

      Единственная от меня, старика, польза – помнить.

      И идите вы все к черту, кто хочет, чтобы я сбрендил в вашем заведении! Голова моя пока со мной, а значит, в ней еще живет Мадлена.

      Что меня сводит с ума, так это то, что дом разваливается. А ведь мы могли бы свить в нем семейное гнездышко. Мадлена и Жан Петижене. Славно бы смотрелось на почтовом ящике.

      Вот бы оставить от прошлого только хорошее.

      Вот бы это прошлое исправить. Я бы не сидел тут один, как дурак, на двух досках и не мечтал, чтобы в память о Мадлене жизнь вернулась на эту старую ферму.

      Только из-за этого, поди, еще не помер.

      Хочу знать, кто вдохнет в нее эту жизнь.

      Глава 2

      Мотылек

      – Это мой! Подождите, ЭТО МОЙ!

      Полиция уже оцепила участок, все службы в боевой готовности, моя собака ждет команды, чтобы обнюхать подозрительный предмет. Под сводами огромной крыши, раскинувшейся над девятью платформами Страсбургского вокзала, женский голос звенит, словно под куполом собора.

      Обернувшись, я вижу запыхавшуюся девушку. На ней кроссовки, черные колготки и платье, плащ развевается за спиной, сумка прижата к животу, чтобы не мешала бежать. Девушка легко прорвалась мимо сотрудника безопасности, который пытался остановить ее наверху у эскалатора при выходе на платформу и теперь трусит за ней без особого рвения. Другому, ближе к оцеплению, удается преградить ей путь.

      – Пожалуйста, это мой чемодан! – умоляет она.

      На крики подходят полицейские и показывают, чтобы ее пропустили.

      Она не успевает ни отдышаться, ни извиниться. Симоне, начальник Службы железнодорожной безопасности, набрасывается на нее, как коршун на добычу, готовый терзать плоть злобными когтями. Ни разу не видел, чтобы он проявил доброжелательность или понимание. Даже интересно, он что, и в личной жизни такой? Есть у него жена, дети, способен он проявить нежность? Сомневаюсь.

      – Вы понимаете, сколько времени мы из-за вас потеряли? Делать мне больше нечего, чтоб вам… Взорвали бы чемодан, и поделом!

      – Мне очень…

      – Молчать! Документы! – рявкает он.

      Представляю, что бы я делал на ее месте, как у меня скрутило бы живот. Такого приема она не ожидала. Отчитывают, как девчонку, а ведь она и так осознала свою вину. Вижу по глазам, что ей стыдно. И вдруг в них полыхнула ярость.

      – Вы не имеете права так со мной разговаривать, даже если я совершила ошибку!

      – Ошибку? Я буду с вами разговаривать так, как хочу. Повыступайте мне еще! Документы!

      Она пытается сдержать негодование, роется в сумочке, бормоча, что знает свои права. Просит его представиться. Он не отвечает, продолжая мрачно смотреть на нее своим тяжелым взглядом. Симоне не выносит тех, кто не гнется перед ним. Кто осмеливается возражать. Особенно если они не правы. Впрочем, если правы – тоже. Его бесит, когда дают отпор. Я знаю. Будет только хуже.

      Я подхожу, надеясь разрядить обстановку.

      – Успокойся, Ивон. Мне кажется, девушка и так сожалеет.

      – Срать я хотел на ее