После измены. Мария Метлицкая
советов. Ни минуты не сомневаюсь! Мама, видя эту картину, орет, чтобы Соня оставила меня в покое. Соня мне подмигивает и шепчет:
– Позвони!
На кухне маме помогает дядя Федя – сосед и друг. С мамой они дружат лет тридцать. Дядя Федя десять лет вдовствует – его жена Милочка, мамина подружка, умерла от аппендицита. Постеснялась ночью будить мужа и вызывать «Скорую». Года через три после Милочкиной смерти дядя Федя предлагал маме сойтись. Говорил, что старость проще коротать вдвоем. Мама ответила, что прибьет его на второй день, как только услышит, как он шаркает тапочками. И добавила, что привыкать к совместной жизни надо смолоду, когда не так обострены нервы и не так на все реагируешь.
Отношения выяснили и продолжают дружить. По очереди ходят в аптеку и в магазин, вместе квасят капусту и моют окна. Вместе гуляют в парке и ходят в кино.
Дядя Федя мне кивает и, проходя мимо, говорит, что все будет хорошо. В жизни все бывает. И не такое люди переживают.
Да знаю я! И про беды людские, и про войны, и про голод. Все знаю. Все понимаю: на фоне всех этих проблем – мое горе – не горе, а так, неприятность. Но у меня от этих знаний и пониманий душа болит не меньше. Просто мне нужно время. И еще – немного сил, чтобы все это пережить и переварить. А пока их нет.
Все сели за стол. Было вкусно, очень вкусно. Мама – замечательная кулинарка. Я тоже ела – в первый раз за много дней. И даже с аппетитом. Пили за мамино здоровье и желали ей, желали… Мама смахнула слезу и сказала, что просит у Бога одного – чтобы у ее девочек все было нормально. Она оглядела сестру, внучку и меня.
Раздался звонок в дверь. Я сжалась, как пружина. Мама пошла открывать, и я услышала ее радостные вскрики. Все высыпали в коридор, я осталась за столом. Услышала голос Анюты:
– Папочка!
Соня Дизель громко уговаривала нежданного гостя раздеться и зайти. Я вышла в коридор. Все замолчали и как-то незаметно рассосались – кто на кухню, кто в комнату. У Леонида в руках был огромный букет кремовых роз, любимых маминых цветов.
У меня закружилась голова, показалось, что я сейчас упаду. Я молча кивнула. Он тоже. Я развернулась и ушла. Но, прежде чем уйти, увидела его глаза. И еще – поняла, как я по нему соскучилась.
Он, конечно, уехал. Все потихоньку вползали в комнату и с опаской смотрели на меня. Дочка тихо хлюпала носом. Эдик принялся за остывшую утку. Дядя Федя начал рассказывать рецепт засолки огурцов. Соня его перебила и рассказала анекдот. Галка выпила рюмку водки – махом. Всем было неловко. А мне… Мне почему-то стало… Не легче, нет. Как-то трудно это объяснить… Вот. Я поняла. У меня из сердца ушла ненависть. Боль, обида, горечь – все осталось. А ненависть ушла.
Главное, чтобы не появилась жалость. Жалеть и прощать я еще не готова. Совершенно не готова. И не надейтесь!
Зять предложил подвезти меня до дома, но я отказалась, пожалела Анюту – нечего катать беременную жену по сумасшедшему городу. Дочь обняла меня и зашептала в ухо, громко всхлипывая:
– Мамочка,