Из века в век. Тамара Шаркова
метро мы бежали, выкладываясь, как на стометровке.
Я спросил:
– Стоян, ну, зачем ты сердишь отца? Что ты написал в записке, и куда мы спешим?
– Пытаем счастья, сынок! Пытаем счастья! Остальное узнаешь потом, а то рано состаришься.
Длинные эскалаторы, сменяя друг друга, увозили нас прямо в ледниковые глубины.
Стоян стоял ступенькой выше.
Вдруг он обнял меня и, склонившись к правому уху, прошептал:
– Я не могу возвратиться, Рыжий, и остаться один без вас тоже не могу. Ты уж меня прости!
Мы сошли на левобережном рынке и сразу же направились к овощным рядам. Там Стоян прислонил меня к ограде.
– Жди!
А сам быстро пошел вдоль прилавков, перебрасываясь с продавцами коротким фразами. Наконец, остановился, уперся руками в прилавок и даже влез под козырек.
Торговка семечками, которая сидела рядом со мной, раскорячившись на низенькой скамейке, как и я не спускала глаз со Стояна.
– Доню! – позвала она.
– Шо вам? – отозвалась молодая женщина, поливающая на лотке пучки увядшей зелени.
– Дывы! То не актор, що грав Будулая?
– Ни, просто схожий. Молодый ще.
– То воны ж грымуються!
Боясь расспросов, я стал старательно вжиматься в ограду.
– Хлопчык, любыш семки? На! – торговка протянула мне газетный кулечек с жареными семечками.
– Спасибо, спасибо, у меня денег нет.
– Та я не за гроши. То я тебя прыгощаю.
Стоян в это время уже спешил назад.
– Давай за мной на ту сторону платформы!
– Дядько! – игриво окликнула его торговкина дочка. – Вы часом нэ з кино? Ми тут гадаемо, чи вы сын Будулая, чи може онук?
– Внук, внук, только не Будулая, а Карая.
И мы помчались в обратную сторону. Но только у меня от смеха сбилось дыхание, и я начал отставать. Стоян, чертыхнувшись, велел мне “не хрюкать” и не терять его из виду.
А дело в том, что когда я был маленьким, он сам же читал мне книгу о пограничном псе Карае. Потом было продолжение – “Сын Карая”, которое я прочел уже самостоятельно. Но и этими героическими историями я не начитался и замучил Стояна просьбами принести мне новое продолжение: “Внук Карая”. И сколько он не убеждал меня, что такой книги нет, я не успокаивался. Потом топнул ногой и сказал:
– Так сядь и напиши!
На другой стороне насыпи были ряды, где продавали мед. Среди продавцов было много мужчин. Увидев носатого седого старика в каком-то театральном брыле, Стоян остановился, как вкопанный, и закричал:
– Хома! Хома!
Тот встрепенулся.
– О Стоянэ, сынку! Яким витром занэсло тебэ сюди, волоцюга?
А цэ хто з тобою? Давай-но його сюды!
Он перегнулся через прилавок и подхватил меня под руки узловатыми, как корни, пальцами.
– Пид мыкитки його! Пид мыкитки! – хохотали тетки.
Не успел я оглянуться, как очутился среди мешков, корзин и липких бидонов.
– Очи твои, цыганськи,