Маски трёх эпох. Том 1. Проводники. Татьяна Буглак
нашего времени – такие красавцы у нас кое-где в моде.
В отдалении мелькал традиционно чёрный, но с золотистой (дань цветам хозяйки) отделкой в виде скелета костюм Брема Гордона Вертински – когда-то «иконы» течения готик-мортенизма, актёр в свите Камелии, выбравший себе вычурное имя в честь своих кумиров. Теперь же он был среди высшей аристократии и наслаждался всеми благами, не отказываясь от своего увлечения грустными паяцами и смертью. Рядом с ним маячила зелёно-синяя фигура того мужчины, который оказался здесь вместе со мной, но Брем, видно, не отпускал его от себя, точно так же, как Камелия – меня. Впрочем, через некоторое время её внимание ослабло, и меня закрутил хоровод гостей – людей, полулюдей, совсем не людей с виду, да и люди часто были в масках.
Вскоре ко мне подошёл высокий стройный красавец в ярко-голубой, гармонировавшей с его глазами, рубашке, слишком облегающих бёдра и расширяющихся книзу блестящих синих брюках и со сросшейся с кожей серебряной полумаской на лице. Почти идеальный мужчина, если не считать видневшихся из-под брюк копыт и маленьких посеребрённых козьих рожек, выглядывавших из пышных русых волос. Представиться он не спешил, откровенно разглядывая меня, потом странным, низким и при этом слегка блеющим голосом сказал несколько проходных комплиментов и попытался обнять меня за талию. Я отшатнулась, он рассмеялся ещё более блеюще, посчитав, что я заигрываю, и снова потянулся облапить меня.
Дорогой Адонис, вы неисправимы! – раздался смеющийся голос Камелии. – Моя гостья не хочет вас, вы же видите!
– Вре-еменно, сударыня, вре-еменно, – полусказал-полупроблеял рогатый красавец и недовольно отошёл от нас, откровенно продемонстрировав торчащую под тканью брюк часть тела.
– Ах, младший Гэотуэй иногда становится несносным, – вздохнула Камелия, с интересом поглядывая на удалявшегося Адониса. – Или я всё неправильно поняла и помешала вам развлечься? Прошу простить за бестактность, моя дорогая. Но какая у него попка!
– Нет, вы подошли как раз вовремя.
Я едва сдержала улыбку, потому что восхищение Камелии частями тела Адониса напомнило мне такое же восхищение одной знакомой ханжи, которая невольно проговаривалась, восхищаясь тем же самым местом мужчин, при этом уча всех морали. Правда Камелию назвать ханжой было бы очень опрометчиво, как и развратницей. Но вот другие…
Я оглядела зал, в тёмных закутках которого раздавались характерные охи и стоны. Надо поскорее выбираться отсюда, но как? Проблема не в дороге – благодаря вуалетке я видела указывающие на выход метки, – а в том, что требовалось пройти мимо сотен возбуждённых людей. Почему они так себя ведут? Вроде бы в книге упоминалось, что такие вещи начинались ближе к концу парадных мероприятий, и то далеко не все хозяева вечеров одобряли подобное. Уж Камелия – точно. Она, насколько я помнила, отличалась утончённостью и излишней по меркам этого мира строгостью нравов. Но даже у самых раскрепощённых